Возле рюмочной двое алкашей ругались, размахивая руками. «Машка там, благополучно вернулась, а я спятила, что веду себя по-дурацки». Оказавшись в переулке, я немного успокоилась. Несколько машин проследовали дальше, одна, вторая. Никто не обращал на меня внимания. Я вышла и дворами побежала назад, не в силах медлить.
Во дворе Аркаша возился с «Газелью», капот был поднят, и он, досадливо чертыхаясь, что-то под ним разглядывал. Я вздохнула с облегчением. Все в порядке. Не стал бы он вот так ковыряться в моторе…
– Привет, – сказал он, заметив меня, и принялся вытирать руки грязной тряпкой.
– Машка сегодня звонила, – произнесла я, поразившись тому, с каким трудом говорю. – Она выходила из дома?
– Нет, из рюмочной звонила. Из зала, там у нас телефон. Между прочим, я ей не сторож, захотела и позвонила. Сказала: срочно. Я ваших дел не знаю…
– Где она сейчас?
– Наверху, – удивился он. – Где же еще? Да ты не нервничай: когда она звонила, в рюмочной никого не было, только участковый наш, хороший мужик, между прочим. – Аркаша вместе со мной вошел в дом. – Сегодня у нас вообще тихо, занимались санитарной обработкой. Открылись к обеду, алкашей Верка разогнала, вот и были только Федорыч, да минут двадцать назад парень пришел… Куда он делся-то? Шашлык заказал… Вот ведь…
Мы стояли напротив пустого зала, только за ближайшим к стойке столом сидел мужчина в милицейской форме и с удовольствием пил чай, болтая с барменшей.
– Парень? – переспросила я, мысль еще не облеклась в слова, а я уже бежала наверх, туда, где была комната без окон, и грудь распирало от крика, потому что я сразу увидела: дверь в комнату приоткрыта.
Я замерла в трех шагах от этой двери. Сзади, тяжело дыша, бежал Аркаша. Я глотнула воздуха и вошла.
Машка лежала на полу, половину черепа разнесло выстрелом в упор, на меня пустой глазницей смотрела страшная кровавая маска.
– Ух ты, господи, – простонал Аркаша.
– Как парень выглядел? – спросила я и стала шарить по карманам в поисках сигарет. Я стояла лицом к двери, чтобы не видеть Машку.
Аркаша пожал плечами:
– Светловолосый, рожа мерзкая, глаза какие-то чудные, похоже, наркоман, лет тридцать.
– Ник, – кивнула я. – Сам пришел.
– Что делать-то, а? – нервно оглядываясь, спросил Аркаша. – Ментов вызывать? Уходи, – сказал он мне, – я им что-нибудь наплету, скажу, она комнату у меня снимала… черт… надо же, связался с вами. Уходи, – повторил он.
Я боялась еще раз увидеть растерзанное лицо Машки, но покинуть ее тоже не могла, как будто она притягивала меня, просила «не уходи», и тут я поняла, что спешить мне некуда.
– Чего ты стоишь? – накинулся на меня Аркаша. – Мало мне проблем? Ей ты уже не поможешь.
Так и есть. Не помогу. Я подумала о Тони. Как это страшно, что он ждет ее, надеется, а ее уже нет… Я должна проститься с ней, сказать что-то… наверное, должна. Только я не знала, что. В голове стоял ровный гул, как будто где-то вдали надсадно били в барабаны.
Я подошла к Машке и взяла в руки ее еще теплую ладонь, пальцы были неподатливы, когда я целовала их. Машки нет. Нигде. И что бы там ни болтали проповедники всех мастей, никогда не будет.
– Прости меня, – сказала я единственное, что пришло в голову.
– Аркаша, – донеслось снизу. – Что там у тебя за крики? Случилось чего?
– Да уйдешь ты, наконец? – зашипел Аркаша.
Я резко выпрямилась, Машкина ладонь упала на пол, и я пошла к лестнице. По ней поднимался участковый, задрав голову вверх. Я поравнялась с ним, он посмотрел как-то странно и тут же отвел взгляд, слишком поспешно, слишком нервно, и я вдруг поняла: не было никакой прослушки. Он просто увидел Машку, случайно оказавшись в рюмочной в тот момент, когда она спустилась позвонить. Я знала, как работает Ник. Машкина фотография наверняка была у всех его приятелей – ментов, и этот один из них. Он позвонил Нику и, ожидая его, сидел и болтал с барменшей, боясь, что птичка упорхнет, чего доброго. И о комнате наверху он знал и отвлекал тетку, чтобы Ник беспрепятственно мог подняться. Я остановилась и внимательно посмотрела на него, хотела запомнить его лицо, вот такое, с ускользающим взглядом, губами, которые нервно дергались.
– Чего случилось-то? – спросил он.
– Горе у меня, дядя, – ответила я. – Большое. А у кого-то, может, счастье.
– А-а-а… А что за крики?
– Аркаша объяснит, – ответила я, обходя его. На мгновение мне показалось, что мент меня остановит, но он прижался к стене, и я прошла мимо него по узкой лестнице.
– Федорыч! – донеслось сверху. – Иди скорей сюда…
Я быстро спустилась вниз, направилась в переулок, села в машину. За окнами мелькали дома, а я не могла понять, куда и зачем еду. «Надо было остаться с ней», – вяло подумала я и стиснула зубы. Машки нет, и «с ней» – значит, нигде и ни с кем. Вот так.