Все только хорошее

Примерно то же самое продолжалось целый месяц, в этом смысле не был исключением и День Благодарения. Только к Рождеству Лиз хоть как-то стала приходить в себя. К этому времени она уже была совершенно лысой и худой как щепка. С другой стороны, теперь она уже была дома, и давешний кошмар повторялся реже — раз в три недели. Онколог, который вел Лиз, пообещал ей, что она будет приходить в себя за день-два. После рождественских каникул Лиз могла возобновить преподавание в школе. Джейн к этому времени сильно выросла, а Александр уже начал ползать.

Эти два месяца наложили отпечаток на всех. Учительница Джейн сказала, что девочка часто плачет в школе;

Берни стал очень рассеянным, у него появилась отвратительная привычка кричать на подчиненных. Сиделки, которых Берни нанимал во время отсутствия Лиз, справлялись со своими обязанностями из рук вон плохо. Они то куда-то исчезали вместе с ребенком, то опаздывали, то не приходили вовсе, и тогда Берни приходилось брать младенца на деловые встречи. Они не умели делать ничего — даже готовить. Более или менее нормально питался в эти дни один только Александр, ибо давать ему нужно было лишь готовую смесь, и ничего более. К Рождеству Лиз стало получше, и постепенно все вернулось в норму.

— К нам собираются приехать мои родители, — сказал Берни однажды ночью. Лиз, сидевшая возле него в привычном уже платочке, прикрывавшем ее голову, грустно улыбнулась. — Ты как, не возражаешь?

Она не только не возражала, но даже хотела этого сама. Лиз понимала, что означает их приезд для Джейн и для Берни — пусть последний и стал бы спорить с этим. Год назад его родители увезли девочку в Диснейленд, дав им возможность немножко побыть одним… Она была в положении, и вся их тогдашняя жизнь была обращена к жизни, не к смерти…

Она сказала это вслух. Берни сердито посмотрел на нее.

— В этом смысле ничего не изменилось.

— Как сказать…

— Чушь! — Он вдруг неожиданно для самого себя взорвался. — Зачем тогда нужна вся эта химиотерапия?! Ты что — уже сдалась? Чего я никогда не ожидал, так это того, что ты окажешься таким малодушным человеком!

В глазах Берни заблестели слезы. Хлопнув дверью, он вышел из спальни и отправился в ванную. Когда через двадцать минут Берни вернулся в комнату, он нашел ее лежащей в том же положении. Она покорно ждала его. Берни сел возле Лиз и, взяв ее за руку, сказал:

— Ты уж меня прости. Я идиот, каких поискать.

— Нет, это не так. Я люблю тебя. Я представляю, как тебе сейчас трудно…

Она машинально провела рукой по голове. Та была круглой и бугристой. Можно было подумать, что Лиз снимается в фантастическом фильме…

— Это ужасно для всех. Лучше бы я утонула в ванной или попала под машину. — Она попыталась улыбнуться, но вместо этого вдруг заплакала. — Как противно быть лысой… Как страшно…

Страшно ей было совсем не от этого — просто она наперед знала о своей близкой кончине…

Он хотел коснуться ее головы, но Лиз выскользнула из-под его руки.

— Мне все равно — с волосами ты или нет. Оба плакали.

— Так не бывает.

— Я люблю в тебе все, понимаешь?

Он понял это во время родов. Его мать ошиблась — он не испытал тогда ни отвращения, ни ужаса. Скорее он был тронут — тронут до глубины души. Примерно то же самое Берни испытывал и сейчас.

— Все это не имеет никакого значения. Ты у нас теперь лысая. Когда-нибудь полысею и я — верно? — Он подергал , себя за бородку. — Это — всего-навсего своеобразная компенсация.

Лиз заулыбалась:

— Как я тебя люблю…

— Я тебя тоже. Но ведь это жизнь — жизнь, а не смерть — верно? — Они обменялись улыбками. У обоих на душе стало как-то полегче. Пока у них хватало сил держаться на плаву. — Так что же мне сказать родителям?

— Скажи, пусть приезжают. Они могут остановиться в «Хантингтоне».

— Мама считает, что Джейн захочет побыть с ними. Куда-нибудь съездить, и все такое прочее. Как ты к этому относишься?

— Вряд ли она захочет этого сейчас. Ты уж предупреди их об этом, чтобы они потом не обижались.

Джейн теперь боялась оставить Лиз даже на минуту: стоило Лиз выйти из ее комнаты, как девочка тут же разражалась слезами.

— Она поймет все как надо.

Мать, в которой Берни привык видеть средоточие всего самого худшего, вдруг обрела совершенно иной ореол. Он звонил ей через день, каждый раз поражаясь ее отзывчивости и мудрости. Она не только не мучила его, но, напротив, была для него источником утешения.

Родители приехали перед самым Рождеством. Они привезли с собой горы игрушек для обоих детей. Руфь припасла замечательный подарок и для Лиз — именно то, что ей нужно. Лиз была тронута до слез. Руфь внесла в комнату две огромные шляпные коробки и прикрыла за собой дверь. Лиз по своему обыкновению отдыхала, лежа на кровати.

— Что это? — изумилась она и поспешила сесть.

— Я привезла тебе подарок.

— Шляпку?

Руфь отрицательно покачала головой.