Всё тот же сон

Здесь, скорее всего, не то чтобы так уже прямо пришли, чтобы жить, а бухта больно удобной была для сношения черкесов и турок. Турки, они ж ведь и в наших двадцатых, нэповских годах гоняли в Геленджик фелюки с товаром. Еще пацанов геленджикских подряжали: нырять под днище, обдирать прилепившихся мидий, а платили кулёчком риса, из которого потом тут же на берегу, на костерке ребятишки плов с мидиями для прокорма варили…

Так вот, удобство сношений. Но, думаю, это не всё.

Если с Маркотхского хребта взглянуть, да к тому же весной — красота и прелесть внизу — почти неземная.

Глянул вниз с горы конный черкес, увидел бесконечную даль голубую, сколь можно приукрытую, как бы охваченную двумя руками — одной крепкой, сильно держащей, другой — нежно ласкающей, а внизу, под горой, по зелёному лугу — кружева бело-розовые, и сказал, сам себе удивляясь:

— Гелленчжик!

Что означало: Белая Невеста.

А может быть, всё было много прозаичней: просто черкесы свозили сюда белокурых красавиц-рабынь и туркам для гаремов продавали.

Есть одна старинная припевка, где любопытно звучит тема белокурых красавиц:

Черкес молодой
На море купался…
Русский барышнь увидал —
Сэрдце разорвался!

Вот до какой степени ценили белых барышнь причерноморские черкесы! А потому и продавали. Хотя, конечно, это — как понять… Быть может, именно у русской барышни разорвалось сердце при виде купающегося на мелководье черкеса?

* * *

Погоняй, погоняй! Тень Печорина
По следам догоняет меня…

Яков Полонский

Потом, когда осваивали Причерноморье, к тридцатому где-то году девятнадцатого века поставили здесь укрепление и заставу. Название же места осталось черкесское.

Сюда, в Геленджик, собирался из Тамани Печорин, а сочинитель «Тамани» в Геленджике на самом деле побывал году в тридцать седьмом. Тогда же, проездом в Анапу, заглянул в Геленджик император Николай Павлович. Его, конечно, ждали, приготовили особую палатку, подбитую белым сукном, и фейерверки, но дунул такой норд-ост, что палатку сорвало с колышков, а от первого же фейерверка горящий пыж ветром занесло в цейхгауз, и загорелось быстро. Так императора от норд-оста и пожара телами закрывали. С Лермонтовым они в Геленджике немного разминулись, но Михаил Юрьевич всё же здесь был и отметился на заставе.

Застава располагалась с южного края, где нынешняя улица Кирова плавно сворачивает к Толстому мысу, делаясь уже Красногвардейской и убегая от вклинившейся с фланга Красноармейской. Вот где-то тут, за сгибом поворота стояла на пригорочке застава. Она стояла очень долго, когда уже вся жизнь переместилась к порту. Тётя Вера говорила мне, что заставу эту, заброшенную, видела, и даже (Господи, прости!) валялся там позабытый и ветхий подорожный журнал, где имелась роспись Лермонтова.

Наша родня преимущественно считала, что тётя Вера любит всё присочинять. Не знаю. Может быть. Во всяком случае, в её рассказах всегда была какая-то живая, яркая и точная деталь, какой в рассказах других наших тётушек никогда не бывало. Она мне как-то рассказала, что ещё девочкой ездила с мамой навестить папу в Вологодской ссылке и там видела Сталина, и сидела у него на коленях…

— А у него, знаешь, такой был сюртук грузинский до колен, и весь на таких маленьких-маленьких пуговках, а их так много-много… Я всё их трогала и думала: ну как же он их всякий раз расстёгивает и застёгивает?

Я потом всё прикидывал: да, Авраам Васильевич и Сталин в Вологодской ссылке примерно в одно время были… Только вряд ли, думаю, могли они встречаться и быть знакомы, не в характере Кобы общаться с каким-то вегетарианцем. Но пуговички на грузинском сюртуке, они же были! Их не придумаешь. Какой-то грузин всё же был.

Или вот, к примеру, другое, не тёти Верино, но тоже как бы неправдоподобие… Иной, не знавший Геленджик, пожалуй, скажет: да не заврался ли повествователь, что у него Красногвардейская с Красноармейской улицей соприкасается? Ну ладно бы — Тельмана и Розы Люксембург… А то — практически одно название! И вообще — однополая связь…

Ну что ж, приходится сказать об именах сегодняшних геленджикских улиц и вообще о здешних именах.

Видимо, до прихода сюда красных армейцев и красных гвардейцев, улиц, имеющих установленные названия, было в Геленджике немного. Шоссе, идущее от Новороссийска, в том месте, где впоследствии сделали первую автостанцию, — сворачивало вправо, доходило до небольшой площади между пристанью и двухэтажной гостиницей (там уже давно квартирует городская власть, надстроив себе третий этаж), а от площади уходило влево — от моря — и как продолжение пристани тянулось пять кварталов, потом — снова влево, опять вправо и уже нацеливалось на Сочи и Сухуми. Все эти изгибы именовались Шоссейная улица, по ней везли на лошадях, на ручных тачках, а много позже на полуторках грузы, доставленные сюда сухим путём или снятые с пароходов.