Всё тот же сон

Ближе к вечеру мы встретились возле издательства «Книга», чтобы пойти куда-нибудь. Я в центре назубок знал забегаловки, кафе и рестораны. Не то чтоб я их посещал, но знал, как знал любой другой москвич, поскольку по теперешним понятиям их было ничтожно мало. Мы бодро шли и делали попытки куда-нибудь войти, но — тщетно. Или было закрыто до более позднего времени, или очередь на улице стояла, или висела табличка «Спецобслуживание», или просто — тьма и неизвестно… Сначала мы весело и ни о чём болтали, потом смеялись над нашими неудачами, потом я замолчал и просто шёл, как сквозь пустыню в поисках оазиса, борясь за спасение жизни дамы, так непосредственно доверившейся мне. От верности или от робости Вика тоже молчала и шла без стона и упрёка. Уже мелькнул Страстной бульвар, потом Петровка, Рождественский бульвар, Сретенка, потом Садовое кольцо, Красные Ворота… Я понял, что иду по самым старым адресам. Моросил уже дождик, мы шли по правой стороне Садовой, здесь я когда-то был… но нет, жизнь покинула этот оазис. Земляной вал, Покровка, здесь кафе на кафе, но в каждом что-нибудь не так, мы близ Армянского переулка… Вот-вот! Вверху шашлычная, а внизу пивной бар, где, помню, весёленький чех всё восклицал:

— Какой хорошенький здесь кабачок!

Поддатый москвич, исполненный патриотизма, с законной гордостью поддержал было чеха:

— В Москве кабаков много!

— Нет, нет, — не согласился чех, — кабаков не очень много, а ка-ба-чок совсем один!

Но где тот кабачок? Давно закрыт. А что шашлычная? Просто кафе. Но дверь-то приоткрыта! Мы с Викой входим и плюхаемся на стулья у свободного стола. Мы и пяти бы метров больше не прошли.

Подходит официант и сухо сообщает, что выпивки у них нет. Ах! Оттого-то в зале пусто.

Я говорю с мольбой:

— Но что-нибудь! Нам уже всё равно.

— Вы знаете, — он отвечает, — есть красное вино в кувшинах… Возьмёте?

— О, ради Бога, поскорей!

Мы выпиваем по стакану и не находим сил произнести ни слова.

Второй стакан вызывает тревогу: а не закроют ли уже сейчас это славное заведение?

Третий пьём уже как праздник.

И вот становится тепло и хорошо. Кругом всё погружается во мглу, я плохо вижу Вику, но чувствую, как она хорошеет. Официант приносит свечку, и свечка Вику подтверждает. Я трогаю её холодные руки и говорю, говорю, говорю…

Второй кувшинчик проясняет смысл беседы: мы просто друг к другу расположены, и кажется, что это навсегда. Хотя она молчит, и я пугаюсь: да неужели же она чувствует себя хоть в чём-то мне обязанной? Нет, нет, только не это!

Я выпиваю стакан. Да нет, наверно показалось. Что за ерунда!

И вот опять всё хорошо и просто. И мы безгрешны. Мы отчего-то просто расположены друг к другу.

Я усадил её в такси, довёз до дому, на той же машине уехал к себе, а утром Вика сказала, что ни за что сама не добралась бы домой, хотя я ничего такого не заметил и только действовал по правилам галантности.

Я боялся, что не сумею Вику вышколить и обучить повседневной работе, я уговаривал её остаться в редакции (там обретётся специальность!).

— Нет, — говорила она, — я хочу работать с вами.

С тех пор прошло довольно много лет. Но это, если считать на пальцах или перелистывать годовые календари. И событий немало свершилось. Вика покинула меня, ей стало скучно ничего не делать, а у меня никак не выходило втянуть её в подённую работу: сначала было жалко, а потом и хуже стало. Ей надоели мои редкие «задания», она сама давно могла творить совместно со мною и даже одна. И всё же, когда удавалось дать ей большую ювелирную работу, принять исполненное ею было блаженство.

Потом опять сидели мы: я в своём кабинете, заваленный бумагами разных свойств, и она — в предбанничке с книгой или просто рассеянным взглядом. Иногда к ней приходили из бухгалтерии, от плановиков, из редакций и просили сделать что-нибудь пространное и очень трудное. Вика без особой охоты, но всё же бралась, и вскоре заказчик получал какое-нибудь цифровое или иное полотно, как будто только что сошедшее с печатного станка. Ошибок никогда при этом не было.

Потом она покинула меня, потом всерьёз вышла замуж, мы несколько раз видались. И прошло много лет, если начать считать.

Но если ничего не пересчитывать, то никакое время не прошло, мы так же расположены друг к другу. А Вика только хорошеет. Неудержимо хорошеет. Это только я не сумел тогда же, сразу, увидеть её красоту, я просто не видел в ней недостатков. А в первую же годовщину нашего издательства она была безоговорочно избрана королевой бала. На сцене, где-то в закутке, её обернули в хрустящий слой серебряной фольги — чуть-чуть повыше груди и много выше колен, — и так она блистала в этом бале. А я, хоть был главный сценарист и постановщик всего праздника, всё же не был допущен к процессу переодевания принцессы бала. Я этого им не простил.

* * *