Все цвета моей жизни

Потом переводит взгляд на Эсме и спрашивает:

– Заснул, да?

Эсме кивает, прижимая руки к груди. Я напугала ее.

– А что было-то? – спрашивает он, медленно спускает ноги с кушетки, смотрит то на меня, то на нее скорее весело, а не беспокойно, понятия не имея, какой опасности она его подвергала.

Я свирепо взираю на нее, чувствуя физическое отвращение. Нас разделяет только воздух, но он не дает мне подойти к ней, как будто отталкиваются два магнитных полюса. Да я вовсе и не хочу подходить. Наоборот, хочу уйти из этой комнаты, подальше от нее.

– Пошли, – говорю я.

– Да я ничего и не почувствовал, – говорит Госпел, спрыгивает на пол и засовывает ноги в свои кроссовки. Он приземляется жестковато и, выпрямляясь, немножко прихрамывает.

Я беру его за руку и через все спортивные площадки тащу обратно в школу, а он старается не потерять кроссовки, которые не успел зашнуровать.

– Что такое? – весело, а вовсе не взволнованно спрашивает он. – Что случилось-то? Я думал, ты ее убьешь. Она что-то не то сделала?

Он моргает раз, другой. Голова у него откидывается назад, и он бормочет:

– А член мой она случайно не трогала?

– Нет! Что ты! Ничего такого даже близко не было. Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я.

– Да нормально. Как раньше, в общем. Заснул, и все. Расслабился. Слушай, мне очень нравится, что ты мой рыцарь в сверкающих доспехах и что ты держишь меня за руку, но только у меня сейчас футбол. Мне сюда.

– А… – Я стараюсь высвободить руку, но он прямо висит на ней и улыбается во весь рот. Он целует меня, но быстро, легко, наши губы лишь чуть касаются, потому что нам этого не разрешено. Он наконец отпускает меня, и я в одиночестве возвращаюсь в школу.

– Потом поговорим, ладно? – кричит он мне вслед.

– Ладно, – отвечаю я, не оборачиваясь.

Но кровь во мне кипит, а сердце колотится, стоит вспомнить ярко-пурпурный и дымчато-белый этой самозванки. Я не могу сдерживать свою ярость. Я даже не пробую те дыхательные техники, которым она меня научила. В этот раз меня не собьешь. Я не хочу успокаиваться; чтобы усмирить гнев, есть только один способ. Я иду в туалет, беру рулон туалетной бумаги, отправляюсь на парковку и обматываю бумагой машину Эсме. Один слой, другой, третий; я расходую весь рулон, какие-то дети смотрят на меня и весело ржут.

– Шпилька есть?

Кто-то радостно протягивает мне ее.

На ветровом стекле я царапаю: ВРУШКА. Четко, ясно, разборчиво.

Потом я узнаю, что Госпел недолго играл тогда в футбол. У него разболелось колено, то самое, к которому она подвесила капельку бледно-оранжевой энергии.

* * *

– Здравствуйте! – радостно произносит мужчина у моей двери. – Меня зовут Говард Хиггинс.

Он протягивает мне листовку, и я улыбаюсь. Прислоняюсь к дверному косяку. Сейчас поприкалываемся.

– Это информация обо мне. Я работаю тут, у вашего соседа, только что закончил работу и заметил, что и вам на крыше нужно кое-что подлатать. А у нас как раз от прошлого заказа материалы остались, так что я могу сегодня же все сделать со скидкой, если вам это интересно. Я бы посоветовал не тянуть, а то потом только хуже будет, – произносит он и озабоченно смотрит наверх.

– А вы в каком доме работали?

– В двадцать пятом.

– Ага, значит, у Джонстонов.

– Вообще-то я их фамилию не запомнил. Там мой коллега всем командовал. А как вас зовут, кстати? – спрашивает он и широко улыбается.

– Минни, – отвечаю я. – Что вы у них делали?

– Водосточные трубы чистил. Знаете, когда листья и всякий мусор забивают водосточные трубы так, что вода из них переливается, крыша может загнить, и у вас как раз такая беда. Пойдемте, покажу.

Я почти не сомневаюсь, что он выдумывает все это на ходу: и что работал у соседей, и что мою крышу нужно чинить.

Я выхожу вместе с ним из дома и смотрю на крышу.

– Лучше всего чистить два раза в год. Раз весной, раз осенью. Я знаю – вы на свои водосточные трубы внимание вряд ли обращаете, но мы для этого и работаем. Если сегодня будем чистить, то все сделаем со скидкой, а потом, осенью, еще раз заглянем. Тут тянуть не надо, это я вам точно говорю. Но дело хозяйское, дело хозяйское, дорогая.

– Сколько?

Он, надув щеки, произносит:

– Я бы сотенку взял. Наличными. Так-то раза в два дороже стоит.

– У меня наличных нет.

– А я бы с вами до банкомата прогулялся. Я как раз кофейку иду попить.

Я отвечаю с улыбкой:

– Спасибо, не надо.

– Так я вас на следующий раз запишу. Минни, правильно?

– Да. Мин-ни. По-моему, вы к нам уже заходили, – отвечаю я. – С мамой разговаривали.

Время от времени я признаю ее официальную роль, что там говорить.

– Точно.

– С колясочницей.

– А, да, помню. Фамилия ваша как?

– Маус.

Он бросает на меня быстрый взгляд и кажется, вот-вот ударит, но вместо этого разворачивается и со злым лицом уходит. Он знает, что я знаю, что он мошенник. Я всякое жулье издалека чую. Обаятельные, расчетливые – один раз увидишь и поймешь, какого пошиба эти люди. В них есть что-то елейное. Он идет к ожидающему его белому минивэну и уезжает.

* * *