В горле у меня комок, я могу только кивнуть.
Прощальные, хрупкие моменты.
Но, Боже мой, до чего тяжелые.
Одна сейчас дает заботу, другая принимает. Хотя бы на миг мы делимся друг с другом.
За одну ветреную ночь в конце весны с вишни облетают почти все лепестки.
В эту же ночь Лили уходит, и ветер уносит ее цвета.
Через месяц я прихожу к ней на могилу. Низко над кладбищем висит изумрудно-зеленый туман. Он быстро и бесшумно поднимается, и я, пробираясь через него, совсем не боюсь: он мирный, тихий, никого не задевает.
У ее могильного памятника я сажаю алоэ.
Последний случай на работе у Энди доконал его. Потряс. Много лет он не жалел для своих студентов ни времени, ни сил, его чуть ли не носили на руках, но от того, что случилось, он не может прийти в себя. Энди припер к стене и чуть не задушил какой-то студент, и, хотя он понимает, что это был всего лишь мелкий эпизод, что и раньше случались перебранки и потасовки, все доверие у него пропало. Любимая работа потеряла для него всю свою прелесть. Вспоминая Олли, я рассказываю ему, что знаю, что это такое, и слышу в ответ:
– Почему же ты никогда не говорила мне об этом?
А что говорить… До государственной пенсии ему всего лишь год, а обратно возвращаться он ни за что не хочет.
– Отцу Джеффри нужен водитель, – говорит Иззи в воскресенье за обедом, когда Энди объявляет о своем решении.
– Наш отец грузовики не водит, – возражает Джой. – Ему шестьдесят пять лет.
– Прошу прощения, но я здесь, я все слышу. Не такой уж я старый, не оглох еще, – говорит Энди.
Хотя на самом деле чуть-чуть оглох, на левое ухо, и мне нужно все повторять раза три, не меньше. Терпения на это не хватает, и он все время жалуется, что я раздражительная.
– Приют для собак, – предлагает Билли. – Вот откроем свой, и будем вместе с тобой работать.
– Растения и животные, – говорю я, вспоминая то, что при знакомстве сказала мне Наоми, упокой, Господи, ее душу.
Билли не в первый раз заводит этот разговор; он уже много лет носится со своей идеей. А сейчас Энди загорается его мечтой, да и все начинают относиться к ней с полной серьезностью. Перемена большая: мы продаем свой дом в Лондоне и перемещаемся в Линкольншир. Теперь у нас дом с участком, где будут жить собаки. Билли и Иззи тоже там работают. Билли все так же предпочитает животных людям. Иззи немного растеряна, но я готова помочь ей, чем могу, даже если для этого придется работать с ее не столь терпеливым отцом. Если вспомнить, где раньше работал Энди, это прямо ирония судьбы, но делаем так, что Иззи садится за руль грузовика, чтобы перевозить животных, и они почти не встречаются.
Однажды я застаю Энди в кухне, у окна: он смотрит, как Билли во дворе собирает вокруг себя собак, чтобы их покормить. На его лице написано любопытство.
– Что там?
– А тебя разве не волнует? – спрашивает он. – Я про Билли. Что он никогда не найдет себе женщину. Что так и останется одиноким.
И, предвидя мой ответ, добавляет:
– Только не надо этой вот ерунды: «чтобы быть полноценным, любовь не нужна».
– Я такого никогда не говорила. Чтобы чувствовать себя полноценным, не мужчина или женщина нужны, а, конечно, любовь, – отвечаю я, тоже подхожу к окну и кладу голову ему на плечо.
Я чувствую, как он целует меня в макушку.
– Он все время один, почти никуда не ходит. И отношений у него ни с кем нет, насколько я знаю. Разве что с тобой, – добавляет он с улыбкой и заканчивает: – Может, если ты перестанешь быть для него всем, он посмотрит в другую сторону.
– Ни одна мать не может быть всем, – тихо отвечаю я, но он прав. Я, как одеялом, накрываю своих детей и все, что происходит с ними, потому что моя мать никогда такого не делала.
– Ты что-то замечаешь? Тогда стало бы понятно, почему он все время стремится быть один. Мне ты можешь сказать, ты же знаешь. Слишком многое ты держишь при себе.
– Энди, – улыбаюсь я, – ты же сам всегда говорил мне, чтобы я ничего тебе не говорила.
– Да, когда они были подростками, мне ничего не хотелось знать. Но теперь я за него переживаю.
– Билли не бывает один, он всегда с собаками.
– Вот и я о том же!
Я смотрю на сына. Джим, наш ветеринар, что-то делает рядом с ним. Я вижу, как от одного к другому перелетает ярко-розовый цвет.
– Нет, – коротко бросаю я и отстраняюсь, чтобы собрать свои бумаги.