— Она всё любила повторять: «Смотри, Тэ, какая Сонун красавица. Чем тебе не невеста? Бери и люби её, пока кто-нибудь другой не увёл», — уже сам начал смеяться, вспоминая с каким задором и в то же время серьёзностью, женщина это говорила. А Тэхён всегда смущался с её слов, пока ему было лет тринадцать-четырнадцать, а с восемнадцати дико злился, особенно, когда Пак начала встречаться с Гукду. А бабушка ещё подначивала словами: «Видишь. А я тебе говорила, что уведут. Эх, балбес». Практически всегда, выписывая внуку подзатыльник после сказанного. — Она тебя расцелует при встрече на радостях. Вот уви… — Ким запнулся на полуслове, застывая прямо возле входа.
Улыбка медленно начала сползать с лица. Сонун сначала не поняла, что, вдруг, произошло, но когда по ниточке его взгляда наткнулась на знакомую женскую фигуру, что как раз выходила из оранжереи, тоже удивлённо разинула рот.
Сонун смутно помнит мать Тэхёна, но тех остаточных воспоминаний было вполне достаточно, чтобы сумет понять, что сейчас перед ними стояла именно она. Всего в двух шагах. Стоит только руку протянуть. Да и они с Тэ были очень похожи. Перед шатенкой, будто стояла женская и более взрослая версия её парня. Такие же выразительные глаза, пухлые губы, прямой нос и даже родинка на его кончике, как у сына. Длинное красное пальто, лаковая сумочка в руках ему под цвет, чёрный свитер под горло. Волосы были собраны в элегантный пучок на затылке, а на губах красовалась помада винного цвета. Видно, что женщина ухаживает за собой. Да что там. В свои сорок семь, она выглядела, как конфетка и на лет десять моложе, чем было на самом деле.
— Сынок, я… — было видно, как она растерялась, и как затрясся её подбородок. Сумочка выпала из ослабевших пальцев, и Хавон, ойкнув, поспешила поднять аксессуар. А Сонун, не зная, что ей делать в такой ситуации, первая подняла сумку и подала напуганной женщине. — С-спасибо.
Шатен ухватился за руку Пак с такой силой, что становилось больно, но она терпела, потому что понимала, каково ему сейчас. Она хотела как-то помочь, достучатся, но Тэхён не реагировал ни на что, продолжая стоять камнем и стеклянным взглядом сканировать мать. Сколько дней? Сколько ночей? Сколько недель, месяцев, годов он ждал её? Прошло слишком много лет, но он до сих пор помнил, как пахнут её духи. И сейчас этот запах, словно едкий и опасный дым забивал нос, он пах воспоминаниями, а воспоминания болью. Её образ, словно сошедший из фотографий, которые хранила бабушка в своей комнате, пряча их от Тэхёна, чтоб не выбросил. Но у него никогда рука не поднялась бы. Она стояла перед ним точно такая же, какой он запомнил её в последний раз — красивая и грустная. Постарела, правда, не много. Совсем чуть-чуть. Тэхёну даже подумалось сначала, что всё это галлюцинации или он спит, но сны не бывают такими реалистичными.
Парень вновь почувствовал себя маленьким мальчиком. Вдруг захотелось, чтобы мама обняла его крепко-крепко, как когда-то в детстве. Уткнуться в её плечо и заплакать, рассказывая о страшном сне длиною в тринадцать лет, где её, его мамы, не было с ним рядом. А она бы поцеловала нежно в макушку, заверив, что ему всё действительно приснилось, что она всегда будет рядом, ведь любит его так сильно, что ни за что на свете не ушла бы.
— Тэхён.
Снова она говорит. Снова больно. И в ушах почему-то шумит. Он так много слышал её голос по телефону за эти тринадцать лет и был таким смелым, но вот, когда выдался шанс, услышать его наяву, и слова проронить не мог.
— Пошли, чаги. Бабушка нас ждёт, — Ким потянул девушку за собой, оставляя мать позади.
— Но…
— Я очень соскучился по бабуле. Уже не могу терпеть, хочу её увидеть.
— Но, как же… — Сонун обернулась в сторону поникшей женщины, что продолжала смотреть на них. — Как же твоя мама. Ты не хочешь даже поговорить с ней? Вы столько не виделись и…
— У меня нет мамы! — неожиданно вскрикнул он. — А если ты говоришь, о той женщине, которая бросила меня ради молодого любовника, то она не моя мать. Разве мамы могут бросить ребёнка? Скажи, чаги, могут? — голос задрожал, а Тэхён плотно зажал губы, стараясь не заплакать. — Сейчас бы она сказала, что снабжала меня деньгами всю жизнь, что звонила. Но звонки эти были раз в три месяца, а иногда, раз в полгода. Да что там. Она могла и целый год не звонить, а лишь перечислять крупные суммы денег на мой счёт. Если деньги были её извинением, то пусть будет так, но я больше никогда не назову эту женщину мамой.