Все умерли, и я завела собаку

За день до приезда Расти меня охватила настоящая подготовительная мания. Я вытаскивала из шкафа полотенца, которые могли бы ему понравиться («Дорогая, это итальянское, а это из „Хэрродс“[8]. Положи их назад»), планировала прогулки, на которых могла бы выглядеть как настоящий, уверенный в себе ребенок из семьи с собакой, и вызвалась сбегать к мяснику за лакомствами. («Мы и без того ему должны за стейки, так что нет, Эмми».)

Мы с Рэйч переругались из-за того, на чьей половине комнаты Расти будет спать, но родители заявили нам, что собака не будет жить в нашей спальне. Подобная защита нашей спальни была неожиданной, учитывая, что Рэйч недавно нашла в своей постели чужой бюстгальтер. Мама объяснила, что бюст забыла ее подруга, которая предавалась утехам со своим французским любовником под одеялом Рэйч с изображением кролика Питера. Рáсти подобные вольности не светили. Он будет спать в гостиной, в своей корзинке. Я подумала, что маму пугает его принадлежность к племени, которое мы страстно ненавидели – к «этим чертовым жаворонкам».

И вот великий день настал. Мы с Рэйч не спали полночи. Наутро мы не могли оторваться от окон. Мы ждали приезда Расти со страстью, достойной прекрасных южанок, ожидавших возвращения солдат. Ну как папа может читать газету? Как мама может хохотать и болтать со своей театральной подругой об ужасной постановке «Как вам это понравится»? Ведь вот-вот в нашей жизни появится Расти!

– Он приехал! – закричала Рэйч.

Я расстроилась, что не первой узнала эту новость. А потом я увидела его. Расти семенил по дорожке к дому, с обожанием и почтением поглядывая вверх, на Джека.

Прозвонил звонок, родители открыли дверь. Начался обмен привычными любезностями («Привет, а вот и вы! Вы легко нас нашли?»). Я же стояла, не в силах оторвать глаз от нашего нового компаньона. Расти тоже посматривал на меня с интересом, а потом прыгнул прямо в коридор и позволил мне обдать его волнами безумной, потрясающей любви.

Так началась короткая неделя, которую Расти провел с нами. Это было великое событие моей жизни, после которого она уже никогда не была прежней.

Нам с Рэйч нравилось подниматься рано утром, чтобы насыпать ему еды в миску. Мы хохотали, когда он гонялся за нами по лестнице, и наслаждались ощущением того, что в его глазах мы были хозяйками. «Расти, это очень нехорошо!» – сурово говорили мы, и головы наши кружились от ощущения власти.

Иногда я ложилась рядом с его корзинкой только для того, чтобы послушать, как он вздыхает, крутится на месте, щурится, а потом засыпает. Я была вне себя от счастья. Ну как кто-то может не желать постоянной близости к этому источнику радости? В нашем доме воцарилась атмосфера чудесной полноты. Расти был якорем. Отец веселел рядом с ним, и даже мама стала ходить вместе с ним в магазины, выбирая для таких прогулок туфли на каблуке пониже.

Рэйч приняла нарушение нашей нормальной жизни, но к Расти относилась не так эмоционально, как я. Ее явно не тревожила та печаль, которая была неизбежна после его отъезда. Она копила позитивные ощущения. Я прямо видела, как она складывает их в папочку с надписью: «Счастливые воспоминания». Она искала то, чему можно радоваться, и не видела в этом болезненных воспоминаний о том, что ушло навсегда. А я, когда в моей жизни случалось что-то радостное – веселая вечеринка, солнечный день или забавное шоу по телевизору, – сразу испытывала легкий ужас. Неизбежный конец короткого счастья перевешивал радость настоящего.

Черное Воскресенье настало слишком быстро. Мама нас утешала, твердила, что Джоан позволит навещать Расти в любое время. Мы же с Рэйч лежали рядом с песиком и гладили его мягкие ушки. Когда приехал Джек, чтобы забрать его в настоящий дом, Расти запрыгал от радости. Острое ощущение предательства кольнуло мое сердце, но быстро прошло. Я признала горькую истину. Мы просто не обладали качествами, необходимыми для того, чтобы держать у себя таких преданных и честных существ, как Расти. Мы никогда не дали бы им того, что им нужно, а лишь причинили бы боль. Дело не в них, дело в нас. Но та летняя неделя открыла мне мир, из которого не хотелось уходить. Я продолжала надеяться, что родители когда-нибудь увидят Расти моими глазами: он бросил меня, но я поклялась, что в следующий раз все-таки надену на него кольцо!

Наступила осень. Мы стали ждать наше второе Рождество в Холли-Виллидж. Я ощущала в воздухе какое-то заговорщическое предвосхищение. Родители обменивались загадочными взглядами, разговаривали по телефону приглушенными голосами и всячески намекали на «большой сюрприз». Мне не нужно было гадать. Я просто знала.

Даже они не могли бы этого испортить.

Глава вторая