Все ураганы в лицо

Для заключенных Синайский был всего лишь жестоким тюремщиком, чудовищем. Фрунзе разглядел в нем тщеславного, нескромного, но не очень-то уверенного в себе психопата, обуянного манией величия. Таким человеком легко управлять, если иногда подбрасывать пищу для его мрачного тщеславия. Пища была, правда, весьма своеобразной.

— Вы — талантливый тюремщик, господин поручик, — говорил ему Фрунзе с сарказмом. — Захудалую Владимирскую тюрьму за короткий срок вы превратили в образцовую каторгу, где попираются самые элементарные права политкаторжан, где человеческое достоинство не ставится ни в грош, где каждый день сходят с ума от утонченного садизма и мрут от туберкулеза, цинги, истощения и избиений десятки людей. Удивительно, что вы до сих пор не правая рука Столыпина, ему такие палачи нужны.

— Вы еще больше оцените меня, когда я посажу вас в карцер и прикажу выпороть. Впрочем, вы рветесь в столярную мастерскую. Будете делать гробы для тех самых умирающих от чахотки. А когда придет ваш черед, я распоряжусь, чтобы сверху положили социалистические брошюры, искусно переплетенные вами в обложки «Житий святых».

Заключенным казалось, что за такую дерзость Синайский сгноит Фрунзе в карцере, однако начальник тюрьмы только зловеще щерился, но ничего не предпринимал. Среди политкаторжан в самом деле распространялись нелегальные брошюры, переплетенные в обложки с религиозными названиями. Синайский слышал об этом от доносчиков, но самые тщательные обыски не дали результатов. Откуда было ему знать, что запрещенные книги прячут сами надзиратели, разумеется, за известное вознаграждение.

Пришел надзиратель, чтобы отвести Фрунзе в столярную мастерскую.

— Иван Парамонович!

Жуков приложил палец к губам, а потом принялся яростно браниться.

— Не показывайте виду, Михаил Васильевич, что мы знаем друг друга. В столярной подойдите как бы невзначай к Прозорову. Он хочет с вами познакомиться.

Фрунзе ликовал. Все складывается как нельзя лучше. Кто такой Прозоров?

Первый, кто попался на глаза в мастерской, где работало около шестидесяти человек, был Иван Егоров.

— Значит, смертную казнь отменили?

— К счастью, да. Им не удалось доказать, что я убил директора. О вас я уже слышал и радуюсь.

— Радоваться рано. Мое дело подали на пересмотр. Кто такой Прозоров?

— Вон тот остроносый, за третьим верстаком. Моряк-балтиец. Пятнадцать лет каторжных работ. Сын здешнего попа. Я имею в виду владимирской церкви.

Чуть поодаль от верстаков сидели надзиратели. Для виду они прислушивались к разговорам заключенных, а на самом деле все они уже давно были подкуплены щедрыми подачками и, даже когда возникали острые политические споры, делали вид, что ничего не понимают.

Некоторое время Фрунзе приглядывался к Прозорову. Резко очерченный рот, глаза темные, выпуклые, в припухших веках, движения энергичные, отчетливые. Он строгал доску и был, казалось, целиком поглощен своим делом. Но иногда поднимал голову и бросал на Фрунзе быстрый взгляд. Фрунзе решительно подошел к нему, представился и добавил:

— У вас так ловко получается.

— Невеселая работа делать деревянные бушлаты для товарищей. Вы мне очень нужны, товарищ Арсений. Я как только узнал, что вы в каторжном, сразу подумал: вот кто нам поможет. У меня здесь, в городе, сестра. Если вы уговорите Жукова стать связным, она все подготовит.

— Вы имеете в виду…

— Совершенно верно. Ватага о воле думает. Согласны на все. Но мы не знаем, с чего начать, и вообще, в таких вещах у нас опыта маловато.

— Обещаю подумать. Ну а начинать, конечно, нужно так, как вы и наметили: связаться с волей.

— Возьмите все в свои руки, товарищ Арсений!

И пока Прозоров и Иван Козлов обучали Фрунзе столярному ремеслу, он обдумывал план побега. Жукова ему удалось уговорить сразу.

— На вас я, Михаил Васильевич, полагаюсь. Только по приказу Синайского при выходе из тюрьмы нас стали обыскивать. Пронюхал, шельмец.

Дня через два старый мастер Васюк сделал из темного дерева табачницу. Фрунзе объяснил Жукову, что табачница с двойным дном. Связь была налажена. Сестра Прозорова присылала письма от ивановских большевиков и даже деньги от Красного Креста.

Бежать собиралась целая группа матросов. Что им посоветовать? Они верили в изобретательный ум Фрунзе, а он дни и ночи напролет искал правильное решение. Десятки вариантов… Многие уже использованы другими, а потому не годятся. Побег — искусство, следование шаблону может привести к гибели людей. Глубокий подкоп из столярной мастерской, расположенной в подвальном помещении… Кажется, еще никто не пробовал. Но из моряков только один Прозоров допущен в мастерскую. Значит, отпадает. Чем заняты матросы? Каждый день по всем пяти этажам протирают лестницы. Они умеют драить. После уборки их загоняют в камеры и больше не выпускают. Следовательно, побег возможен только утром, во время уборки. Но как убежишь из коридора, где нет даже окон? Подкоп здесь немыслим. Нападение на стражу тоже ничего не даст. Нужна хотя бы маленькая щель, сквозь которую можно проскользнуть на волю…