Все в твоих руках

Слушал Одоевский-Всеволод, потрясенный. Горело его сердце от вспыхнувшей любви к женщине.

— Всё знаю князь. Ведаю о страсти твоей… Только не помысли, будто я навела чары колдовские… Прощай, князь. Пусть будет светла печаль твоя.

5

— Милостивый государь, потрудитесь отвечать на вопросы!

Окрик не оказал надлежащего воздействия на допрашиваемого. Господин в дорогом модном пальто тонкого английского сукна, полез рукой в карман, затем в другой.

— Забыл, черт…

И, обращаясь к следователю:

— У меня при обыске забрали портсигар. Это произвол!

Следователь, не теряя выдержки, достал из ящика стола позолоченную папиросницу и коробок спичек.

— Ваши?

— Мои.

— Возьмите.

Бунич (согласно паспорту) раскрыл портсигар, протянул следователю:

— Не угодно ли?

Всеволод, он же следователь Бессонов, едва сдержался, чтобы не прикрикнуть, указать наглецу его место.

— Я не курю, — процедил он сквозь зубы.

Бессонов поймал себя на мысли, что ему мучительно хочется встать и въехать Буничу в физиономию.

«А ведь неспроста он ведет себя вызывающе. Старается вывести меня из равновесия… Ничего у вас не выйдет, господин террорист».

Бунич сидел непринужденно, закинув ногу на ногу, словно находился в питейном заведении, а не в следственной комнате Охранного отделения, курил, не спросив разрешения.

«Какого черта! Эти господа, так называемые революционеры, ведут себя вызывающе, по-хамски, а мы вынуждены чуть ли не расшаркиваться перед ними: «соблаговолите», «не угодно ли», «прошу вас». Тьфу!».

Бессонов взял себя в руки, — нельзя давать волю эмоциям, — начал допрос:

— Ваше имя, фамилия?

— В паспорте все указано…

— Не советую вам вести себя подобным образом! Я спрашиваю не из праздного любопытства… Запираясь, вы усугубляете свою вину.

— Какую вину?

— Во-первых, ваш паспорт — фальшивый.

— Позвольте! — вскричал допрашиваемый.

— Не позволю! — отрезал Бессонов. — Мы проверим, разумеется, документ на подлинность, но это формальность… У меня глаз наметанный: фальшивку распознаю с одного взгляда. Пойдем дальше. Нам известны ваши подлинные имя и фамилия: Артур Штерн. Что скажете?

Лже-Бунич только усмехнулся.

— Смеетесь? Ничего — скоро будет не до веселья. Нам также известно, что вы являетесь участником террористической организации «Народная воля».

Ухмылка исчезла с лица допрашиваемого. Впрочем, внешне он оставался спокоен.

— У вас есть доказательства?

— Конечно. — Бессонов раскрыл лежащую на столе папку и достал оттуда фотографию. — Знаете этого человека?

Тот небрежно взял карточку, глянул, покачал головой.

— Впервые вижу.

— Ой, ли! Тогда почему же вы трижды за последний месяц встречались с этим господином — третьего, шестого и тринадцатого числа?.. Не помните? Я вам подскажу: в первый раз это было в биллиардном клубе на Гороховой, последующие два — в общественной бане, на Фонарном… Будете и дальше отпираться, господин Штерн?

Штерн-Бунич пожал плечами: мол, даже если и встречался, так и что?

— Если вы подзабыли — фамилия этого господина Соловьев. Активный участник террористического подполья. При этом — чрезвычайно неврастенический тип. Арестован по обвинению в двойном убийстве. Так вот. На допросе Соловьев показал, что является членом ячейки «Народной воли», готовящей ряд покушений на видных государственных деятелей, и что вы, господин Штерн, состоите в означенной организации, а именно возглавляете так называемое «боевое звено». Желаете ознакомиться с его показаниями?

— Зачем? Читать заведомую ложь… Пусть подтвердит все на очной ставке!

Бессонов замялся. Соловьев уже никогда и ничего не подтвердит и не опровергнет — нынче ночью он покончил с собой в одиночной камере, вскрыв осколком стекла вены. Штерн, этого, конечно, знать не может. Хотя… В любом случае он, следователь, допустил промашку.

А Штерн почувствовал слабину.

— Заявляю: эти «показания» сфабрикованы охранкой! Цена им — медный грош, ха-ха.

Он вел себя все более развязно. Следователь едва сдерживал нарастающее бешенство. «И нас еще называют сатрапами, душителями свободы, палачами! Такие вот мерзавцы глумятся над правосудием. Во имя идей «свободы и всеобщего равенства» они готовы устроить кровавую бойню со взрывами и стрельбой, и им плевать, что погибнут ни в чем не повинные люди, случайные прохожие, женщины, дети, — с горечью думал Всеволод-Бессонов. — Пройдоха адвокат, крючкотвор, в пух и прах разобьет на суде доводы обвинения, а двенадцать болванов-присяжных вынесут вердикт: «Не виновен». Штерн посмеется над нами и опять станет готовить покушения. Нельзя этого допустить».

— Хорошо! Оставим, пока, в стороне вашу «революционную» деятельность. Ответьте вот на какой вопрос: где были вы семнадцатого сего месяца от двадцати двух до половины первого ночи?

— Я… А в чем дело? Был у себя дома. И что?

— А то! Вас опять память подводит, господин Штерн. Вы находились не дома, а в «номерах мадам Розэ», на шестой линии Васильевского острова. Тому есть многочисленные свидетели.

— Ну, был! Это никого не касается!