Все ведьмы делают это! (Другая редакция)

…Мать, вцепившаяся в волосы своей пятнадцатилетней дочери с криком: «Иди, купи мне водки!» – почувствовала острую боль в сердце. В больнице ей поставили диагноз: инсульт, и мать с тех пор не брала ни капли в рот, а дочке целовала руки за то, что та выносит за нею судно, и окружающие люди вздохнули спокойно.

БОМ-М!

…Жена и муж, между которыми черной кошкой пробежала измена, избегавшие прямо и честно смотреть друг на друга, затаившие обиду и стыд, вдруг заплакали и принялись целоваться, прощая друг другу все обиды…

И окружающие люди вздохнули спокойно.

– С НОВЫМ ГОДОМ!

Сдвинутые в едином радостном порыве бокалы прозвенели, как колокола. Я плакала и сияла одновременно.

– Вика, милая, почему ты плачешь?

– Потому что чудеса бывают.

– Конечно, бывают. Ты ведьма и вдруг таких простых истин не знаешь…

– Иногда что-то приятно узнать заново. Ты меня любишь?

– Да. А ты меня?

– Еще как!

Я закружилась по комнате под потолком, подхватила детей, и они взлетели вместе со мной.

– Ура! – кричали девчонки. – Новый год!

…Когда мы налетались, я вернулась к Авдею:

– Налей мне еще шампанского.

– Ты начнешь бузить.

– Конечно. Я же ведьма. А все ведьмы делают это.

Авдей пристально посмотрел на меня благородно-нефритовым взором:

– Что именно это?

Я обняла его и сказала:

– Контрольное тестирование. Догадайся с первой попытки.

…За окнами Дворца драконов взлетел и рассыпался тысячью звезд новогодний фейерверк.

Эпилог

191-й километр разъезда Елдышовка – Серюково затерян в глухих лесах и известен разве что завзятым грибникам и ягодникам. Поезда, даже пригородного сообщения, останавливаются здесь крайне редко, а если и стоят, то не больше минуты. Да и что им тормозить возле полуосыпавшейся асфальтовой платформы, единственным украшением которой является ржавая вывеска, прикрепленная к погнутому временем фонарному столбу без фонаря…

По обе стороны рельсового полотна сразу, плотной стеной начинается смешанный лес. Ближе к дороге, а значит, к свету и свободе тянутся березы, белыми своими коленками утонувшие в кустах волчьего лыка, шиповника и бузины, но, если шагнуть глубже в лес, покажется он мрачным, темным и неприветливым, как дед-бобыль. Поэтому редко кто отваживается торить тропу под сумрачные своды разлапистых елей и матерых лип с корой, похожей на камень…

Впрочем, одна, едва заметная тропа от платформы в лес все-таки тянется. И если кто любопытства ради пойдет по ней, поминутно спотыкаясь о вывороченные из земли корни да полусгнившие пеньки, то примерно через четверть часа пути выйдет он к окруженной со всех сторон лесом поляне, на которой стоит крепкая и ладная изба.

В этой избе с недавнего времени поселился путевой обходчик – немногословный, мрачноватый мужчина, из-за седой бороды лопатой кажущийся древним стариком. Но на самом деле он еще вполне крепок и неутомим, и если бы не борода, то можно было бы сказать, что выражением лица этот мужчина напоминает трансформаторную будку.

Мужики из ближайшей, километрах в пятнадцати деревни сначала приняли было этого обходчика за лешего: сколь лет-то прошло, как помер последний обходчик забытого разъезда, и никого на эту завалящую должность не присылали, а тут – на тебе! Не беглый ли это бандит или бизнесмен, которого достал рэкет, что в принципе одно и то же?! Но все быстро разъяснилось. Новый обходчик представил положенные документы, а к документам – четвертную бутыль трижды профильтрованного сквозь древесный уголь самогона и кой-какую немудрящую холостяцкую закусь. Обходчика признали за своего и звали в гости – в деревню.

Но в деревне, на людях мужчина старался не показываться. Пару раз в месяц зайдет в покосившийся сельмаг, наберет полную авоську консервов «Завтрак туриста», соли, спичек, сахару, макарон и даже не глянет лишний раз в сторону томно вздыхающей по крепким мужским объятиям продавщицы-вековухи.

Питался мужик в основном плодами рук своих. Перекопал и удобрил возле избы пару соток, насажал картофеля, репы и морковки, а потом и вовсе приволок откуда-то козу – тощую, клочкастую, с противным хриплым голосом и таким же противным характером. Однако молоко коза давала исправно. Звали козу Настькой. Самой же главной своей гордостью, можно даже сказать, страстью этот человек почитал разведение капусты.

Поначалу, как узнали в деревне, что выписал через почту мужик семена сортовой капусты, принялись посмеиваться: сбрендил без бабьего присмотру, вот и чудит. Однако обходчик принялся за дело с умом, кропотливо и без особой спешки. И скоро на ровных делянках, отмеченных березовыми колышками, росла-кудрявилась не только известная всему народу простушка-белокочанная, но и редкие для глухих этих мест цветная, савойская, пекинская, брюссельская, мудреная кольраби.

На это диво даже специально приходили поглядеть деревенские бабы, любовались и разнообразной капустой, и хозяйственным мужиком (не чета своим-то алкашам!), просили рассаду и совета, как лучше сажать.