Все ведьмы делают это!

— Ну, товарищ полковник, — протянула скептически Ия Карловна. — Про колдовство — это все басни. Нету никакого колдовства.

— А я говорю: есть! Тут она себе кличку японскую взяла, а настоящее-то ее имя Анастасия Либенкнехт, о как! Говорят, в предках у нее какие-то уральские ведуны ходили, знающие места, где сокровища, клады попрятаны. Она вроде и хотела на Урале сотворить колдовское царство, чтобы все ей подвластно стало.

— Не знаю, не знаю… Почему же эту уральскую, как вы говорите, ведьму вдруг у нас в колонии отыскал японский благотворительный фонд «Тэнгу»? Зачем этот фонд нас деньгами и компьютерами засыпал по самое не хочу, лишь бы вы, начальство, разрешили создать заключенной Анастасии и ее единомышленницам медитационный центр? Что она там, в этой… комнате Просветления план вторжения японских оккупантов на Дальний Восток разрабатывает? Хи-хи-хи, — глупо как-то захихикала Ия Карловна. — Нас сейчас без всякой оккупации можно голыми руками за сто баксов завоевать. Да и завоевывать незачем. Так что, по-моему, старуха здесь ни при чем.

Полковник Кирпичный молча пожал плечами. Его лицо, в обычном состоянии напоминавшее недостиранную казенную наволочку, сейчас выглядело по-детски растерянным.

— Что хотите, говорите, Ия Карловна, а дело нечисто. Может, Япония тут и ни при чем, а только как эта Анастасия у нас появилась, все вверх дном пошло. То, помните, одна дамочка себе глотку перерезала, а в предсмертной записке написала, что, мол, жить больше недостойна с такой грязной душой и надеется, что теперь ее карманбудет чист…

— Карман! Может, карма? — уточнила Ия Карловна, которая в отличие от полковника Кирпичного имела диплом о высшем образовании и не понаслышке знала, что книги используются для чтения, а не в качестве туалетной бумаги.

— Может, и карма, — покорно согласился полковник, признавая бесспорное интеллектуальное превосходство докторши. — Что бы там ни было, а бабу эту не вернешь. Хорошо, хоть никаких проверок к нам не нагрянуло, списали все как самоубийство. А только мне думается, что это старуха Анастасия приказала той бабе глотку перерезать, потому как самоубийца тоже вроде на моления эти японские ходила и, видать, не угодила чем-то старухе. А потом еще эта, недавняя, которую крысы изгрызли и труп которой пропал, помните?

— Но труп потом нашелся… — Ию Карловну передернуло. Ей вспомнилось, как с разложившейся отвратительной плоти спрыгнула громадная крыса.

— Не нашелся он, — тяжко вздохнул полковник. — Я на днях буквально того парня спросил, который сжечь труп должен был. Он и сказал, что по приходе в морозилку никакого трупа не обнаружил, а потому сжег какие-то мешки с отбросами, чтоб уж печка не зазря дымила. Вот так-то.

— Но как же… Мы же с вами сами видели…

— Мы с вами, Ия Карловна, еще много чего видели. — Дрон Кирпичный неловко задел ладонью пузырек с витаминами, и яркие шарики весело заскакали по вытертой клеенке стола. — Пятерых мертвяков мы тоже с вами видели, вы их смерть освидетельствовали, а теперь они вон где — все на боевом посту! Ч-черт! Спирт кончился.

— Я еще принесу, — с нехарактерной для нее резвостью вскочила Ия Карловна. Видимо, ее начинал пугать весь этот разговор. — У меня в кабинете, в сейфе есть. Я мигом! И из еды чего-нибудь придумаю…

— Ладно.

Докторша вышла, а полковник с каким-то тоскливым упорством стал читать надписи на картонных, выцветших от времени плакатах. Этими плакатами были увешаны все стены выкрашенного в серую краску процедурного кабинета, где полковник и докторша устроили разговор по душам. Надо сказать, что для разговора по душам процедурный кабинет с его унылыми клеенчатыми топчанами, шкафиками с клизмами и стопками старых дырявых грелок являлся не самым лучшим местом. Да и на плакатах понарисована была такая пакость, от которой бесстрашному полковнику еще тошней стало.

«Берегись чесоточных клещей и вшей, — пугал один плакат, изображавший некое фантастическое насекомое, хищно нависшее над крошечной фигуркой чахоточно худого человека. — Чаще проходи санитарно-гигиенические мероприятия!»

У полковника всюду немедленно зачесалось, и он уж был готов поверить тому, что и его съедают проклятые вши и клещи, как другой плакат добил его. Изображал он вольную интерпретацию известной картины Васнецова «Богатыри». Только тут вместо богатырей на тощих клячах гордо восседали уродливые скелеты с лентами через плечо, как у свадебных шаферов. На лентах было написано: «Алкоголизм», «Наркомания», «Курение», чтоб зрителю стало понятно, чего ради глумливо ухмыляются костлявые наездники. Под копытами коней виднелись столбцы цифр, показывающих, сколько в России перемерло всякого народу от трех вышеозначенных пороков.

«Вот блин, — подумал Кирпичный. — Надо с водкой завязывать, что ли…»

Но тут взгляд его упал на плакат, повергший неокрепший мозг полковника в ужас и трепет.