Все волки Канорры (СИ)

Только Бог и я знали, что это значит; а теперь — один только Бог

Фридрих Клопшток о неясном фрагменте одной из своих поэм

— Я вам сейчас поясню, — торопливо сказал автор. — Это такая аллегория.

— Не надо мне объяснять то, что я и так понимаю. Вы попытайтесь объяснить то, что я понимаю лучше вас. Итак, на чем мы остановились? На аллегориях? Отлично. Интересная, глубокая тема. Потому что аллегория, любезный, это всегда аллегория чего-то. Юная, не слишком обремененная одеждой женщина на ложе из нарциссов и сирени — аллегория весны; юная, не слишком обремененная одеждой женщина в венке из пышных цветов и зелени — аллегория лета; юная, не слишком обремененная одеждой женщина — следите за моей мыслью — в венке из плодов и золотых листьев — аллегория осени. Юная, неодетая женщина — аллегория войны и смерти. А тут герой Тиронги — и такой поклеп. Печально. Печально. — Граф придал своему голосу оттенок невыразимой печали. — Сомнительно также, чтобы подобная аллегория создавалась без тайного умысла, а просто из безотчетной и неконтролируемой любви к искусству. — И граф придал своему голосу оттенок глубокого сомнения. — Это даже смешно. — Он издал сардонический смешок, но лишь безумец счел бы его приглашением присоединиться к общему веселью. — Итак, любезный, оставим в стороне бредни относительно новомодных веяний и поисков стиля. Скажите еще, что вы желали прорваться с этим памфлетом в вечность.

Автор, который еще час тому желал именно этого, теперь мечтал об одном — унести ноги из этого кабинета целым и невредимым.

— Я уже вообще не рад, что принес эту злосчастную поэму! — вскричал он.

— Поверьте, любезный, этому никто не рад.

Граф вперил в него стеклянный взгляд, и Бургежа с Мадарьягой переглянулись, поняв, что им еще учиться, учиться и учиться.

— Итак, перейдем к сути. Не хотели ли вы опорочить таким образом светлый образ прообраза? Кто внушил вам эту мысль? Может, вы исполняли чей-то прямой заказ?

Глаза у эльфофилина раскрылись примерно так же, как у матроса преследуемого пиратами корабля при виде спасительной гавани.

— Да! — кровожадно взревел он, прыгая по спинке кресла и царапая когтями обивку.

— Не понял, — сказал автор.

— Заметно, — холодно сказал граф. — На кого работаете?

— Ни на кого.

— То есть — бездельник.

— Протестую, я работаю, как каторжник.

— Заметно, — сказал граф еще холоднее. — Рабы на соляных копях в Юсе тоже складывают какие-то горестные песни. Ваш талант там, несомненно, пригодится.

— А если мы сделаем вид, что этой поэмы никогда не существовало? — с надеждой спросил поэт.

— И вас? — уточнил да Унара.

— Зачем же? — всполошился автор.

— Чтобы в грядущем не было таких же вот трагических недоразумений, если это, конечно, недоразумение.

—Конечно, это недоразумение, — быстро сказал автор. — А я переквалифицируюсь. Меня всегда влекла керамика. Простые формы: горшки, горшочки, горшочечки.

— Ну, если, горшочечки. Но учтите…

— Уже учел, — буквально пропел автор, пятясь к дверям.

Кто знает, чем бы закончился этот дворковательный бенефис, но тут один из мороков без лишних слов плюхнул на стол перед вельможей увесистую пачку листов. Граф бегло просмотрел первый.

— Увольте, — сказал он, с завистью глядя, как растворяется в воздухе морок-посланец. — Это уже не ко мне. Здесь нужен литературовед покрепче.

И он залпом выпил кубок, поданный другим расторопным мороком.

Бургежа спрыгнул со спинки кресла и прошагал по столу к новому шедевру. То было творение милорда Карлюзы. Эпическая поэма в семидесяти шести строфах с припевом. На титульном листе стояло посвящение, чтобы ни у кого не возникало сомнений, о ком идет речь. Начиналась она словами:

Противномордый, но прекрасный тролль

Своей дубасей демонам нес боль.

И специальный военный корреспондент понял, что до сих пор он недооценивал сокрушительную силу поэтического слова.

Речь пойдет о силе слова, о чем я ниже буду перечислять

Михаил Жванецкий

* * *

УСЫПАЛЬНИЦА, № 2897.

Специальный выпуск

Когда другие газеты теряют подписчиков, мы их приобретаем

ТАЙНАЯ-ПРЕТАЙНАЯ ВСТРЕЧА