Герцог, собиравшийся было выйти из-за шкафа и поприветствовать Бургежу и демона, затаился в его спасительной тени. Добродушный Борзотар, как и все адские твари, давно почуявший его присутствие, проявил сострадание и не выдал его мастеру печатного слова. Мысленно возблагодарив благородного демона, Зелг нырнул в спасительный лабиринт стеллажей.
За шкафом с изданиями, посвященными истории Гриома и Тифантии, гном-каталогизатор горячо и шумно доказывал эльфу-каталогизатору, что тематический каталог важнее, чем алфавитный, потому что читатель вполне может забыть название предмета, но припомнить, о чем шла речь в принципе; а эльф отвечал приблизительно в том духе, что от гнома он вообще не ожидал услышать ничего путного.
Футачики обнаружили, что квартальная подборка «Многоногого сплетника» сшита в обратном порядке, и искали виновного; а виновный прятался в коробке с обрезками бумаги и строчил объяснительную. Борромель, зависнув у стеллажей во втором ярусе, прилежно изучал «Энциклопедию подков». Такангор сумел-таки поселить в его душе страсть к этому малораспространенному в преисподней аксессуару, и теперь демон посвящал все свободное время знакомству с предметом, которым собирался украсить себя в ближайшее время.
Зелг прошел вглубь огромной библиотеки, надеясь, что хотя бы там отыщется островок тишины и покоя. Но в отделе рукописных изданий, летописей и семейных хроник бушевал тайфун. Знакомый нам библиотечный эльф Залипс Многознай, старшина всех кассарийских летописцев, изливал праведный гнев на новичка, упитанного гнома в зеленых шелковых нарукавниках и с внушительным лупоглазом на витом шнурке. Возмущенный несправедливыми обвинениями, гном высоко подскакивал, как квакша в погоне за мошкой, и тогда лупоглаз исполнял на своем шнурке сложные антраша.
— Вы намеревались опорочить правящую семью Кассарии! — верещал Залипс, тыкая сухим длинным пальцем, похожим на корень петрушки, в верхнюю пуговицу на синем бархатном жилете гнома.
— Вы не смеете приписывать мне такие кощунственные идеи! — кричал в ответ гном, тыкая пухлым пальчиком, похожим на бутон гладиолуса, в нижнюю пуговицу желтого шелкового жилета эльфа.
— Что ж вам приписывать, когда вы сами все откровенно понаписывали! — возражал Многознай. — Кто вас надоумил так исказить факты?
— Я не искажал никаких фактов! Где вы видите искажение фактов?
— Ах, так вы даже не видите искажения фактов? Интересно! А кто подверг уничижительной насмешке великий подвиг его светлости Зелга во время битвы с исчадием мрака, Галеасом Генсеном?
— Я не подверг! Я воспел на ста семнадцати страницах.
— А что вы написали на девяносто восьмой странице?
— Продолжил то, что писал на девяносто седьмой.
— Вы не выкручивайтесь про девяносто седьмую, вы мне отвечайте про девяносто восьмую, потому что потом вам придется отвечать не мне, а господину Думгару.
— Не стращайте меня злыми карами! — кричал гном, от ужаса ставший до ужаса отважным.
— Я доведу до господина Думгара, что вы считаете его не светочем и хранителем, а злой карой, — грозил эльф.
— Ябеда! — метко парировал гном.
— Вы сами подписали себе приказ на увольнение, когда написали в письменном виде, что только меткий Пук Яростной Тещи уничтожил волшебный жезл Генсена!
— Пфу, какие тавтологии, недостойные настоящего мастера слова! Какие мелкие жалкие потуги скомпрометировать мои профессиональные навыки. Вы не могли придумать что-нибудь элегантнее? Да кто ж поверит, что я посмел бы написать про какой-то — даже повторять не хочется, так противно — пук!
— Да как же не поверить своим глазам?
— Причем тут глаза?
— А что написано лиловым по желтому?
— Эпическое сочинение!
— Злокозненный поклеп!
— Вы завидуете!
— Я?! Вам? Ха-ха! Нет — ха-ха-ха!!! Чему же это я, интересно, завидую?
— Моему идеальному почерку и отточенному стилю.
— Ха-ха-ха-ха. После этой истории с, простите, Пуком Яростной Тещи, завидовать уже нечему.
— Где вы нашли это несусветное слово? Честно, вы спятили!
— Что вы делаете из меня сумасшедшего? Вот же у вас написано — Пук Яростной тещи!
— Где?!
— Вот! Полюбуйтесь!
— Лук здесь написано! Лук!!! Это просто такая завитушка для красоты!
— Вот вообразите, потомки с трепетом откроют этот том с описанием славных деяний своих предков…
— Откроют они, как же, дождешься.
— Это вы правы, к сожалению. Но не станем отвлекаться — допустим, все-таки случайно откроют. И прочитают буквально, включая эту вот завитушку. Вы понимаете всю глубину разыгравшейся трагедии? То есть вас уже давным-давно нет на свете, но ваша стрела, фигурально выражаясь, попала в цель, пронзив века.
— Позвольте, это почему меня давным-давно нет на свете?
— Потому что кто-то уже давным-давно убил вас за эти закорлюки вредоносные.
— Меня?
— Вас, вас.
— Убили?!
— Вы всегда переспрашиваете?
— Кто? Я?
— Да. Вы.
— Переспрашиваю?
— Да.
— Нет! Никогда.