Все попытки разума оканчиваются тем, что он сознает, что есть бесконечное число вещей, превышающих его понимание. Если он не доходит до этого сознания, то это означает только, что он слаб. А если его превосходят вещи вполне естественные, что сказать о сверхъестественных?
В афоризме великого француза замзаву что-то не очень понравилось, но вникать было некогда, и комиссия исчезла в медведевском кабинетике.
— Дамочки! Тише!.. — снова произнес Женя Грузь.
Лида, одна из сотрудниц, фыркнула и выскочила в коридорчик. За ней потянулись другие. Грузь тоже вышел.
Здесь табачный дым перемешан был с запахом импортных духов и туалетной хлорки. Грузь про себя с улыбкой вспомнил, как в детстве мечтал о женщине, которая вообще не ходит в уборную. Курили в группе все, кроме него и Медведева. Медведев при первой встрече, когда Грузь был студентом, спросил: «Женя, вы мужчина или младенец?». Грузь смутился. Тогда он ничего не сказал в ответ, кроме как: «Мужчина, вроде б». — «Хм! — причмокнул Медведев. — Если мужчина, то почему с соской?» — «Все же сигарета и соска не одно и то же», — подумал тогда Женя Грузь, но Медведев прочитал его мысли и сказал: «Разница в одном: соска безвредна. В остальном все одинаковое».
С тех пор Грузь никогда не курил. Однажды одна из сотрудниц всерьез обиделась на него: «Вам не стыдно, Евгений Мартынович? Вы второй раз обозвали нас курицами». — «Это не имеет к сельскому хозяйству никакого отношения, — ответил он. — Курица — значит, курящая женщина».
Послышался голос замзава. Комиссия, явно раздраженная, выходила из владений медведевской группы.
— Так. Здесь что? — замзав потянул за ручку туалетных дверей.
— Здесь? — скромно произнес Грузь. — Здесь у нас дискотека для ветеранов.
Девушки снова фыркнули.
Замзав записал что-то в блокнот, и вся инвентаризационная комиссия важно пошла по институтскому коридору.
— С праздничком вас! — Грузь помахал рукой.
…Все двери были открыты, Медведев слышал последний возглас и взглянул на перекидной календарь. На воскресенье красным шрифтом было набрано «День железнодорожника». Грузь не мог ошибиться, каждую пятницу поздравляя «с наступающим» знакомых и незнакомых. Но что это? На сегодняшней пятнице стояла давнишняя, еще зимняя запись: «Д. Р. Любы. Подарок».
Медведева бросило в пот. Он взглянул на часы и позвал:
— Евгений Мартынович? Зайдите сюда.
Обиженный официальным тоном, Грузь осторожно прикрыл за собой дверь, долго не хотел садиться на стул: «Благодарю вас, Дмитрий Андреевич. Постою, вернее, мы постоим».
— Да ладно ты! — расхохотался Медведев. — Как у нас с графиком?
— С графиком нормально. А вот с золотыми контактами не очень.
— А, черт… — Медведев потянулся за телефонной трубкой, но Грузь остановил его:
— Кому будешь звонить? Министру среднего машиностроения или в приемную Гречко? Но разрешение на золото дает Госплан…
— А что наша заявка?
— Пока глухо.
— Женя, — Медведев откинулся, словно опять готовясь петь про блоху. — Немедля поезжай на завод. Займись промежуточным блоком. Может, обойдемся без золота? Ну а вечером к нам. На дачу. С праздником, как ты говоришь.
— День рождения?
— Да…
— У тещи или у дочки?
— У жены, бегемот! — Медведев весело, но пронзительно поглядел на своего сотрудника. Их отношения развивались вполне определенно: от взаимного симпатизирования к дружбе. — Послушай, Женя, а у тебя была любовь?
— Была, да сплыла, — ответил Грузь.
— Как так? Ну, расскажи, расскажи! Ты ведь знаешь, я не болтлив.
— Да так. Я пригласил ее в гости к приятелю. Там коктейли, музыка и все такое. У меня на брюках расстегнулась «молния», а я был в белых трусах…
— Ну и что? — Медведев думал теперь совсем о другом, но слушал.
— А то, что я заметил это слишком поздно. На этом все и кончилось.
— Зря! — серьезно сказал Медведев. — Может, она не заметила? Может, она и не разлюбила тебя…
— Зато я разлюбил себя, — сказал Грузь. — В том возрасте это было равносильно тому, что разлюбили тебя. Да и сейчас так же…
— Всё впереди. У тебя все изменится, Женя.
— В какую сторону, шеф? — спросил Грузь, уходя и не дожидаясь ответа, потому что телефон опять зазвонил.
Медведев неохотно взял трубку.
— Старик, ты помнишь наш разговор? — послышался голос Бриша.
— Ты подозреваешь, что у меня склероз? — сказал Медведев. — Напрасно. Нет, с начальством я не встречался, предпочитаю как можно реже… Что?
Голос Бриша то и дело прерывался каким-то хрипом:
— …Как говорит мой друг…
— Кто, кто?
— Мой друг Аркадий. Тот самый, журналист номер один.
— Разве он еще не удрал на Запад? — шутливо спросил Медведев.
— Старичок, зачем ему удирать? Он ездит туда чуть ли не ежемесячно.
— Ясно. Так вот, Мишенька, если будешь работать у нас, заграничные поездки — долой. Хорошенько подумай.
— Я уже подумал.