Все впереди

Он уже хотел было объявиться, догнать их на «Кировской», но его опять что-то остановило. Что? Этого он не знал.

Иванов вышел на «Лермонтовской», поднялся наверх и вместо того, чтобы ехать домой, почему-то, злясь на себя, тихо побрел по Садовому.

Он вдруг понял, что ему жаль Дмитрия Андреевича Медведева. Лучше бы не было этой французской поездки! Понимает ли он, Иванов, и то, что в лице Медведева он жалеет себя, свою собственную полураспавшуюся семью? Нет, он этого не понимает. И понимать не желает. Потому что ему, Иванову, просто не повезло… Всего-навсего. Это было случайностью, то, что произошло с ним, с Ивановым. Тут не было закономерности, поэтому и не очень обидно. А с Медведевым? Закономерность? Может быть, Медведев тоже считает все это случайностью? Да нет, ничего Медведев не считает. Он не знает. А надо ли ему вообще знать?

От этой мысли уши Иванова опять налились жаром. Да, но что же делать?

На углу Цветного бульвара он неожиданно повернул влево, потом так же машинально открыл тяжелую, как у сейфа, дверь телефонной будки. Так же механически, неосознанно, набрал номер своего бывшего шурина Славки Зуева, два дня назад прилетевшего из Мурманска:

— Старик, поздравляю тебя с приездом. Ты помнишь ту пельменную? Ну, напротив Политехнического? Давно не виделись. Надо бы поболтать… Наталья дома?

Натальи, как и всегда, не было, и Зуев предложил пообедать вдвоем на ВДНХ: «Там есть добротная шашлычная „Над прудом“. И лебеди плавают».

У Зуева имелся «Москвич», но Иванов сказал, что доберется своими силами и через час будет у главного входа ВДНХ.

7

На Трубной Иванов взял такси, заставил себя расслабиться. Машина через Колхозную площадь юркнула на проспект Мира. Вот и тот самый обувной магазин, где Иванов купил однажды такие туфли, что Светлана ахнула от восторга. А вон и Рижский вокзал: здесь они едва не выменяли двухкомнатную квартиру. «Почему ей никогда не хотелось иметь детей? — вновь и вновь спрашивал Иванов сам себя. — Почему? Ведь до сих пор все в мире было наоборот: женщина считала себя несчастной, если у нее не было детей».

…Таксист выключил счетчик и спросил, знает ли пассажир, как и куда идти. Он принял Иванова за приезжего.

— Знаю, знаю! — пробурчал Иванов и, расплатившись, вылез на улицу.

Ничего он не знает, черт побери! Ничего… Знает только, что ничего не знает. Он не знает даже, который по счету был у нее тот, так и не предотвращенный Славкой аборт. Да, шурин так и не стал дядюшкой.

Пока Зуев катил по Москве на своем возлюбленном «Москвиче», надо было запастись входными билетами. «Все-таки воспоминания лучше, чем диалоги с самим собой, — подумал Иванов, вставая в очередь. — По крайней мере, не раздваиваешься. А для чего ты позвал Зуева?» — «Ну как… Он друг семьи Медведевых». — «Нет, совсем не поэтому. Ты просто хочешь разделить с ним тяжесть ответственности. Пополам. И будет вас двое». — «Какой ответственности?» — «Ну, не ответственности. Назовем это иначе: груз информации. Груз. Грузь. Груздь. Гусь-улыбнусь. Сколько тут всяких рифм, хоть стихи сочиняй. Грузь, говорят, неплохой парень. Да, да, ты просто малодушно желаешь поделиться со Славкой собственным грузом. Ты не хочешь тащить один…» — «Нет! Я хочу помочь Медведеву». — «Он просил тебя?».

Так могло длиться часами. И что там ни говори, поток воспоминаний лучше такой кибернетики.

— Привет! — Зуев появился неожиданно. Они обнялись. — Ты похож сейчас на моего командира.

— В чем дело? — Иванов был рад улыбке Зуева, рад его одеколонному запаху и всему его беззаботному виду. В гражданском Зуев выглядел значительно старше.

— Мой командир тоже начинает лысеть. Не остроумно?

— Пока ты ныряешь в Атлантику, мы не сидим сложа руки. Лысеем. Разводимся.

Зуев сморщился. В семейной истории своей сестры и Александра Николаевича Иванова он долго держал вооруженный нейтралитет. Но события развивались довольно своеобразно: сестра заявила недавно, что ни о чем так не мечтает, как стать матерью-одиночкой. Интересно, знает ли об этом товарищ нарколог? Иванов спросил:

— Ну? Привез ты мне тельняшку? Или, на худой конец, рубаху разового использования?

Шашлычная, о которой только что так хорошо мечталось, куда-то исчезла. Пруд был, а шашлычной не было. Лебеди плавали в одиночестве.

— Мы не перепутали пруды? Иной раз моря перепутаешь, и то не так обидно, — грустно сказал Зуев.

— Ты что, всерьез?

— Что?

— Насчет морей.

— Быват! Как говорят чалдоны. Все быват. Там же темно, ничего не видать! — весело болтал Зуев.

Шашлычную они все же нашли, хотя и другую, без лебедей. Самообслуживание повергло Зуева в меланхолию, но тут уж Иванов оказался в своей стихии. Он усадил приятеля за столик, состоящий из алюминиевого каркаса и пластиковой столешницы. Велел сидеть. Шашлыки оказались на настоящих шампурах, очередь шла достаточно быстро. Но когда Иванов оглянулся, то пришел в ужас: на столике уже стоял коньяк и какая-то минералка. Он принес шашлыки и сел с видом обреченного.

— А что? — ёрничал Зуев. — Слушай, ведь я и забыл, что тебе нельзя, что ты вроде попа, наставляешь народ на путь истинный.

— Наставишь тебя.