Все впереди

Все это изрядно смахивало на издевательство. Иванов поглядел сначала на одну, потом на другую. Обе болтали, словно ничего не случилось. Шофер вел машину, не вникая в пассажирские тонкости. Что было делать? Иванов вздохнул и ехидно спросил жену, не опоздает ли она на свидание.

— Нет, — она посмотрела на часы. — Не опоздаю.

Иванов не удержался и от другого вопроса:

— Он кто у тебя, из лириков или из физиков?

— Военный, — просто сказала Светлана, — да ты же его отлично знаешь.

— Славка, что ли?

— Ну да! Он уже ждет. Пожалуйста, остановитесь у Пушкина!

Вначале он удивился оттого, что после этих ее слов почувствовал явное облегчение. Затем разозлился сам на себя. Светлана, кажется, ничего этого не замечала, она просто болтала. Ее подруга сидела сейчас на переднем сиденье. Светлана украдкой шепнула ему на ухо: «Она обязательно своего добьется! Вот увидишь. Ты еще не знаешь ее…»

Да, Иванов действительно не знал. Он ездил с новой знакомой до семи часов вечера, даже не спрашивая ее имени. Нигде ничего не получалось, везде кого-нибудь не было. Новые варианты плодились в ее голове прямо тут же, на месте очередной неудачи… Иванов теперь не смотрел на таксометр, он решил, что ездит за свой счет. Он знал, что завтра же найдет денег и рассчитается с этой удивительной женщиной. Дело было в том, что ничего не получалось. Иванов дважды предлагал прекратить свистопляску, но подруга жены не желала его слушать. Она называла таксисту все новые адреса. Откуда столько энергии? Столько желания помочь совершенно чужим, незнакомым людям? Украдкой Иванов глядел на нее и удивлялся. Нет, мир пока еще не погиб. Пока существуют такие женщины, есть смысл во всем. В том числе и в том, чтобы всегда оставаться мужчиной.

…Он вернулся домой глубокой ночью. Пришлось-таки обмывать этот голубенький, такой драгоценный бумажный листик! Мокрый от пота, похудевший, но все равно очень собой довольный, нарколог сразу же позвонил Бришу. А тот словно окатил его холодной водой:

— Старик, я еще до обеда достал то, что надо. Это стоило сорок рэ.

— Зачем же доставал я? — взбесился Иванов.

— Ты успокойся, — сказал Бриш насмешливо. — Может, ты и не напрасно старался.

— Что ты хочешь сказать?

— То, что он порвал эту цидулю на восемь равных частей. Сидит и решает гамлетовские вопросы…

Иванов долго глядел в одну точку, долго клал трубку на телефонные рычаги.

«Медведев. Дмитрий Андреевич, — прочитал он запись на этом голубеньком небольшом листочке. — DS: стенокардия. Освобождается от работы…»

Освобожден с такого-то по такое-то. И авария на заводе, и смерть Жени Грузя располагались как раз между двумя этими цифрами. Треугольная печать так жирна, что на ней ничего нельзя разобрать. Подпись была такой же загадочной.

Иванов усмехнулся. Он скомкал листочек в своем напрягшемся кулаке и отбросил прочь.

Часть вторая Безоблачное сиротство

Прошло около десяти лет, и по утрам воздух в Москве все еще хранил запах арбуза, и необъятная плоть города за коротенькие ночные часы еще успевала пропитываться целительной тишиной. И еще оставались в столице места, где можно было сбиться с навязанного тебе машинного ритма, отдышаться и перевести дух, не торопясь посмотреть газету или подремать, съесть мороженое или поболтать с добродушной московской теткой.

Но таких мест становилось меньше и меньше… Вышедший из человеческого подчинения, гигантский город расширялся по зеленой земле, углублялся в ее недра и тянулся ввысь, не признавая ничьих резонов. Незаметно для москвичей понемногу исчезали в столице бани и бублики; фанта и пепси-кола усердно соревновались с иными напитками, окна первых этажей украшались ажурными решетками, а в метро уже появились станции, не успевающие за ночь проветриваться. Так много всего случилось за десять лет!

Александр Николаевич Иванов был теперь едва ли не ведущим специалистом в клинике для так называемых нервных больных. Но респектабельное название, привилегированный состав пациентов, лечебная музыка в холле, где висели подлинники современной живописи, — все это существовало лишь, как говорится, для дураков. Никто не сомневался в том, что Иванов лечил обычных пьяниц, правда, пьяниц интеллигентных.

«У нас не какая-нибудь там „Матросская тишина“, — ехидно говорил он, — у нас тишина особая, адмиральская».

Чего только не видел и не слышал Иванов, каких не насмотрелся комедий и фарсов, свидетелем каких трагедий не был за последние десять лет! Пожалуй, самому Шекспиру весьма далеко до всего этого…