Когда в романе на старинные русские земли обрушивается невиданной силы смерч и с корнем валит деревья, срывает крыши с домов, разрывает в клочья летящие человеческие тела и они кричат, еще живые — что нам за дело до отдельных камней: куда, как упадут? Не из этой ли беловской реальности и символики является и ощущение неотвратимости происходящего, ощущение драмы, может быть даже мелодрамы, перерастающей в трагедию? Все дело, видимо, в том, что когда социально опасное по своим последствиям общественное явление верно почувствовано и угадано писателем, частные мотивы ситуации и конкретные проявления его решающего значения, кажется, не имеют. В случае с четой Медведевых они могли быть такими, как они показаны в романе «Всё впереди», в другом они могли быть иными, — важно, что неизменным остается общее понимание опасности и тревоги, что из этого понимания является читателю мысль, предупреждающая о причинах если не физического, то нравственного, духовного насилия над человеком в современном мире.
По жанру многие считают «Всё впереди» каноническим семейно-бытовым романом. Это удобно. Ведь именно о семейно-бытовом романе возможно резкое расхождение мнений — от восторженных, панегирических, до уничижительных, — тут каждый опытен, каждый сам себе пан. Только вот нельзя, никак не получается объяснить всю эту разноголосицу сюжетно-композиционными или стилистическими особенностями прозы В. Белова. В этом смысле вряд ли можно считать, например, серьезными и упреки в антихудожественности, адресованные писателю лишь потому, что в своем новом произведении он выступил с темой, так сказать, городской жизни, явно неожиданной не столько даже для любителей деревенской темы, сколько для тех, кто считает город (Москву! А тем паче — Париж!..) заповедной зоной, отданной на беллетристическое растерзание промышляющим литераторам, кто боится здоровой творческой конкуренции и уже поэтому хочет видеть творчество того же Белова ограниченным рамками сельского быта, романтической деревенской околицей или прозаическим загоном для скота. Как говорится, не ходил бы ты, голубок, дальше, чем за три волока, и все было бы хорошо… Но в литературе запретных тем нет. И уж коль скоро даже академическое мнение, траченное и на этот роман, склоняется к тому, что из деревенской избы видно многое в мире, многое, но не все, то тем более следовало бы приветствовать и поддержать новаторский, смелый поиск самобытного художника, раздвигающий горизонты и авторского, и читательского восприятия мира.