Все время жара

"Пристал ко мне Герман, ударник. Он раньше у Кобзона стучал, а теперь я даже не знаю, у кого он. Но пристал, ты себе не представляешь! "Мы, - говорит, - едем в Толедо на пять концертов. Ты был в Толедо?" Я говорю: "Ну, был". "Слушай, - говорит, - что там в Толедо толкнуть можно? Я же совсем без понятия. Вот мы, - говорит, - в Финляндию ездили, там, ясное дело, водка идет. Икра тоже... но главное - водка. Мы ее набили целую литавру. Представляешь, литавру с собой взяли! На кой она нам, я же на железках и на малом барабане, а мы взяли литавру. Я снял с нее кожу, набили бутылками, кожу опять натянули. И с общим грузом - Дни культуры были... Турку - Тампере. На таможне этот долбак постучал по коже, а звук бутылочный. У него шары на лоб. А я говорю: "Это наш сюрприз к Дням культуры, особый звук... спецэффект!". И толкнули без всякой лажи. Финны, они всё тут же, в гостинице разобрали. У них такой зусман барает - под тридцать градусов, все зубами стучат. А выпить нечего - одна бутылка на человека в год! Понял? Сухой закон! Так что наша литавра улетела в момент. А с Толедо я совсем не секу - чего везти, куда идти? Володя, не жидись, ну, скажи, чего туда люди возят?"

Я говорю: "Не помню, давно было".

А Герман: "Ну, поднатужься, вспомни! Я, - говорит, - тебя еще найду".

Через несколько дней сталкиваемся с ним в Москонцерте, в коридоре.

Он орет: "Во! Долгин! А я тебя везде ищу! - и потом шепотом: Все! Через две недели едем. Вспомнил, чего им там надо, в Толедо?"

Я говорю: "Не вспомнил".

Герман обиделся: "Володя, что ж ты, как не свой, как парашник какой? Ты сам-то чего возил?"

Я говорю: "Ничего не возил".

Герман: "Ну, может, ты такой человек, но есть же и другие люди, нормальные. Другие люди чего возили? Я ведь чего боюсь, я боюсь нарваться. Такие гады, могут нарочно подставить, по зависти. А ты мужик культурный. Вон Сенька Зельцер - духовик, знаешь его? - он сейчас с кларнета на русский рожок перешел. С народниками, в смысле с оркестром народных инструментов, они в Монровию ездили - это хер знает где, Африка, бля! Так ему посоветовал гад какой-то утюги везти электрические. Хорошо, говорит, пойдут! Сенька мешок утюгов волочил. А там, в Монровии, никто, бля, не гладит, все мятые ходят. И напряжение не наше. Там все на газу и напряжение три вольта!.. Или пять... не помню уже, он говорил. Вроде, три вольта. А на утюге двести сорок! Не тянет. И обратно весь мешок - килограмм тридцать... Володя, выручай! За мной, бля, не пропадет!"

Я говорю: "Так я и не хочу тебя подвести. Я не помню. А чего я так болтану с потолка, а ты потом нарвешься. Не помню - давно было".

Он только рукой махнул и пошел. И, наверное, с полгода я его не видел и забыл про эти разговоры. И вдруг - помню, летом, в страшную жару, - пусто в Москонцерте, в кабинетах жарко невыносимо, все в садик вышли, и что-то мне надо было, подписать, что ли, ищу кого-то, и вот иду по пустому коридору навстречу бежит Герман-ударник. Хватает меня и заталкивает в угол курилки.

"Володя! - прямо-таки рычит и хрипит он. - Уже едем! На тебя одна надежда".

Я говорю: "Куда едете? Вы ж давно уже съездили".

"Отложили, - хрипит, - с документами лажа была, напутали. Только сейчас едем, через неделю. Уже все - визы, билеты... В Толедо! Пять концертов. Говори, чего везти? Что там можно толкнуть? Что ты тайну делаешь из говна? Я ж, бля, не прикуп подглядываю".

Я говорю: "Вот именно, Герман, это тебе не три карты".

Он: "Чего?"

Я: "Ничего, проехали. Ладно, открою я тебе эту тайну".

Он: "Давай! Так чего там, в Толедо, лучше всего толкнуть?"

Я: "В Толедо лучше всего можно толкнуть Эль-Греко".

Герман-ударник замер. Выдохнулся из его горла какой-то длинный шипящий звук, показывающий высшую степень озадаченности. Потом быстрыми заячьими движениями ручек, как лапок, утер пот с лица и шепнул: "Елки! Эльгрека... так... Володя, а где ж... где ее..."

Тут подошел какой-то незнакомый с сигаретой в зубах - кашляет, дым изо рта идет и головой мотает. Герман за его спиной мне знаки делает, что, мол, ни слова при нем! Я и молчу. Тот все кашляет, а сигарету из зубов не выпускает, давится. Потом, наконец, откурился, откашлялся, отплевался и пошел по коридору, закуривая новую сигарету.

Герман говорит: "Володя, а где ее брать, где брать-то эльгреку? Это ж еще надо..."

Я говорю: "Конечно, надо! А ты как думал? Водкой думал Толедо удивить?"

Герман: "Да, нет, я понимаю. А сколько их... Сколько они там возьмут?"

Я: "Эль-Греко?"

Он: "Ну? Эльгрека?"

Я: "Чем больше, тем лучше. Сколько привезешь, столько и возьмут".

Герман: "Володя, у меня всего неделя. А здесь, где его лучше всего брать?"

Я: "Лучше всего Эль-Греко брать в Ленинграде".

Он: "Е!"

Я: "В Эрмитаже".

Он: "Это... в музее???"

Я: "Лучше всего там".

Он: "Это ж еще в Ленинград ехать... а я и не паковался еще..."

Герман выбил зубами какую-то бодрую мелодию, что, видимо, означало активную работу мысли.

"Ну, желаю тебе", - я поднялся со скамейки и пошел к выходу.