Все загадки истории

В 1856 году в Москве произошло печальное событие, поставившее «Московские ведомости» в весьма затруднительное положение. Умер Петр Яковлевич Чаадаев, никаких чинов не имевший, да и вообще давным-давно нигде не служивший. А как сказал его современник: «У нас в России кто не служит, тот еще не родился, а кто службу оставил, тот, считай, помер».

Но несмотря на это, не сообщить в газете о его смерти было положительно невозможно, ибо, не занимая никакой должности на Государевой службе, отставной ротмистр Петр Чаадаев занимал особое, даже исключительное место в жизни как московского, так и петербургского общества.

Умер он, когда ему шел шестьдесят третий год. Его сверстники еще были живы и помнили, как пленительно начиналась эта жизнь…

Происходил он по матери из рода славного нашего историка князя Щербатова. Родителей он потерял в детстве, и воспитывала его известная всей Москве причудами и богатством старая дева, княжна Анна Щербатова, все помыслы которой, само собой разумеется, занимал наш юный тогда герой.

Воспитание молодого человека, имеющего счастье (и несчастье) быть наследником большого состояния, описано неоднократно: сначала крепостная нянюшка учит младенца прекрасной русской речи, после чего извечную нашу Арину Родионовну сменяет извечный гувернер из французов — католик. Это, кстати, вызывало изумление жившего в те годы в России Жозефа де Местра. Отмечая непримиримость русской православной церкви, ее постоянную борьбу с католицизмом, граф удивлялся полнейшему ее равнодушию к тем, кто воспитывает русских детей…

…француз убогой,
Чтоб не измучилось дитя,
Учил его всему шутя,
Не докучал моралью строгой,
Слегка за шалости бранил
И в Летний сад гулять водил.

Затем легкомысленного француза сменил дотошный англичанин — тоже отнюдь не принадлежавший к православию. Он научил нашего героя любить Англию, а заодно и пить грог. Ну а потом:

Острижен по последней моде,
Как dandy лондонский одет —
И наконец увидел свет.

Галломанию, столь модную в России, начала сменять англомания. Две империи владели умами тогдашних комильфо. Первая — империя вчерашнего лейтенанта, ставшего владыкой полумира, рушившего троны и назначавшего королей. «Столбик с куклою чугунной» — в походном сюртуке, со скрещенными на груди руками — украшал комнаты и мечты молодых людей.

Мы все глядим в Наполеоны,
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно…

Но была еще одна империя, не менее могущественная, — «империя денди» во главе с ее некоронованным владыкой, англичанином Джорджем Брэммелем. Как и всякий император, лорд Брэммель тоже издавал законы — к примеру, вдруг начинал носить накрахмаленные галстуки или перчатки до локтей, и никто не смел ослушаться — все носили. И будущий английский король принц Уэльский, и король поэтической Европы лорд Байрон были подданными этой империи.

Но дендизм — это не только искусство одеваться и счастливая диктатура элегантности. Это манера жить. Это тот ресторан, та любовница, та дуэль, те привычки…

Прямым Онегин Чильд-Гарольдом
Вдался в задумчивую лень:
Со сна садится в ванну со льдом…

Главная гордость денди — быть не как все, поступать совершенно неожиданно, но демонстрируя при этом такт и искусство истин ного денди — умение нарушать правила… в пределах правил, быть эксцентричным и радостно непредсказуемым, оставаясь в рамках хорошего тона и безупречной светскости.

Чаадаев с начала жизни стал полномочным послом дендизма в России, и до смерти его манеры, умение одеваться и его странности (но не смешные, а напротив, те странности — таинственные, ему только присущие, непредсказуемые) будут притчей во языцех.

Поццо ди Борго, корсиканец-эмигрант, русский посол в Париже после падения Бонапарта, сказал о нашем герое: «Если бы я был властью в России, я бы непременно и часто посылал его за границу, чтобы все могли увидеть этого русского и при этом абсолютно порядочного человека».

Для Поццо ди Борго быть абсолютно порядочным — и значило быть абсолютным денди.

Как и положено абсолютному денди, Чаадаев своими странностями озадачивал до восхищения озорных сверстников.

Существовали общие забавы тогдашних молодых людей — Лунина, Пушкина и прочих, почитавших непременно быть «друзьями Вакха и Венеры». Походы в бордели, веселые девы, представленные буквой «б» с точками в стихах Пушкина и Лермонтова… Читайте письма нашего поэта к Вульфу, в них — «наука страсти нежной, которую воспел Назон» и преуспеть в которой считали обязательным тогдашние молодые люди. Причем важно было не только соблазнить даму, но и выставить на веселое поругание рогатого титулованного мужа.