Пути сообщения таковы: Петербургское шоссе, город Крестцы или по Николаевской ж. д. до станции Боровенка и на лошадях по Большому тракту 40 верст до Крестцы (на полпути) — деревня Санталово, место нашего пребывания. Для телеграмм: Крестцы Новгородской, П. Митурич. Для писем: Крестцы Новгородской, деревня Санталово, Наталье Константиновне Митурич».
«…И епископ вышел навстречу Аттиле и поклонился всаднику. И встал на колени, и простер к нему руки: «Ставлю тебя, Аттила, ибо ты — бич Божий».
Гибельные глаза Аттилы. Круглое брюшко жучка, толстые руки епископа.
Но торжество Аттилы и падение его, унижение церкви и возвышение ее — все уже было записано заранее в странных рядах цифр.
Я тот, кого вы ждали. Я, нашедший ключ к часам человеческим. Это было в Баку, где огонь-оборотень низвергается с небес и выходит из земли — ластится и покорствует, пляшет, как ручной паяц, огонь — Божья сила — жаждущий, чтобы его приручили.
И я пошел поклониться этим вечным огням и был застигнут ночью. Я пал на траву — и лежал на остывающей земле, один в сумерках. В паучьих норах уже вставал страх ночи, и среди шорохов травы — я лежал.
И тогда я бесстрашно взглянул на светила. Я знал: железный пояс цифр сковал их движение и запряг в одну упряжку с людской судьбой. Время — клетка из цифр.
Была южная весна, и, лежа на спине и глядя на звезды, я вспоминал весну у нас на Севере. В огромную бочку кладут узду и стремена и ладят ее к лошадям — и коняги скачут. И громыхает ржавое железо в бочке, чтобы вернуть первозданный лунный блеск свой.
Так покорные клячи нашего Севера тянут за собой бочки со своими же цепями.
И я встал посреди ночи и кликнул в ее ужас: «Если открытые мною законы Времени не привьются среди людей — я буду учить им порабощенных коней».
«Товарищу Городецкому С.М., Красная площадь, 1, от Наркома по просвещению.
4–7.1922 № 7905