Все закручено

Ну вот, думаю, все. Или я что-то упустил?

Я получил хороший урок. В этот раз окончательно. Серьезно. Если я вернусь домой и увижу Кейт с каким-то непонятным парнем в постели? Я не ужаснусь — я слова не скажу.

Я просто возьму ее, перекину через плечо и утащу в ближайшую лабораторию ДНК, чтобы убедиться, что это действительно Кейт, а не какая-нибудь злобная давно-потерявшаяся ее сестра-близнец, которая одержима идеей разрушить наши жизни.

Больше никогда не буду сомневаться в Кейт. Или в нас, если уж на то пошло.

Все еще не верите мне?

Ничего страшного. Время покажет. И, кроме того — Кейт мне верит. И это все, что имеет чертово значение, не так ли?

А теперь, если вы торопитесь, больше не буду докучать вам своими рассказами. Но история еще не окончена. Остальное можете посмотреть — в прямом эфире.

* * *

— Не могу больше есть. Я скоро лопну.

— Боже, Мэтью — еще кусочек! Как можно? — спрашивает Долорес.

Мэтью потирает свой торчащий живот, как дедушка в День Благодарения.

— Это дар.

Она закатывает глаза.

Все в сборе. Ребята приходили помочь мне собрать мебель в детской, а девочки увязались за ними, чтобы руководить. Массивное дерево вишневого цвета — тяжелое, зараза. Послушайте моего совета: выбирайте материал под дерево, выглядит также, но с ним намного легче.

Шэму[39] пристально смотрит на Мэтью, когда он берет свой пятый кусок пиццы.

— Серьезно, Мэтью, тебе надо остановиться.

Шэму? О, это Александра — ее новое временное прозвище. Мэтью и я придумали его несколько недель назад, когда она неудачно надела на пляж слитный черно-белый купальник для беременных.

Только Стивену не говорите. У него сейчас напрочь отсутствует чувство юмора, если мы с Мэтью подшучиваем над моей сестрой.

С набитым ртом Мэтью ей говорит:

— Не завидуй, Шэм — только потому что тебя сильно раздуло, чтобы наслаждаться этой вкуснотищей.

Оу-оу. Вы уловили эту оплошность?

Александра уж точно.

— Как ты меня назвал?

— Что?

— Шэм. Ты назвал меня Шэм. Какого хрена это значит, Мэтью?

Я никогда не видел того, кого бы выстроили в шеренгу для расстрела, но теперь я хоть знаю, как они выглядят. Мэтью давится своим куском, словно он пытается проглотить кирпич. А его выпученные глаза смотрят на меня, моля о помощи.

Ты сам по себе, дружище. У меня на подходе ребенок. И было бы здорово иметь при себе все четыре конечности, когда он родится.

— Я… ааа… у меня лицевой спазм.

Долорес сбита с толку. Александра щурит глаза.

— Лижущийзадговнюкхзреновсукинсын. Видишь?

Шэму отворачивается.

— Плевать.

Хм. Сплошное разочарование. Наверно, беременность ее изнуряет. Кстати, о беременности — в комнату вразвалочку входит Кейт.

У нее длинные и блестящие волосы. Они развиваются у нее из стороны в сторону, когда она идет. Устало хмурит брови, и одной рукой поддерживает низ живота, который просто необъятный.

Я не могу отвести от нее глаз. Она такая кругленькая и хорошенькая. Как одна из тех неваляшек, с которыми я играл в детстве. Она падает на диван рядом со мной и кладет свои разбухшие, как у Фреда Флинстоуна ноги на кофейный столик.

— Я такая огромная.

Я улыбаюсь и кладу свою руку на ее живот, поглаживая его, как лысину на удачу. Зная о том, что там настоящий малыш, наблюдая за тем, как он перемещается под ее кожей, просто чертовски великолепно.

Когда идет игра Янки, я говорю ему — вещаю с места событий, как спортивный обозреватель. А ночью, когда Кейт спит, я кладу ей на живот пульт от телевизора, чтобы посмотреть, как малыш пнет его изнутри. Здорово, правда? Жутко, как в Чужих, но все равно здорово.

— Ты, правда, большая, — говорю я. — Думаю, ты увеличилась в два раза, по сравнению с завтраком.

Вся комната затихла.

А Кейт смотрит на мою руку чуть дольше.

— Простите… мне надо… идти.

Она поднимается и шлепает по коридору так быстро, как только может.

Наверное, опять обиделась — последнее время это часто случается.

Потом Долорес шлепает меня рукой.

Шлеп.

Прямо в ухо.

— Ой!

Потираю свою мочку, которую жжет.

Шэму раздраженно вздыхает

— Можешь сделать это еще и за меня, Долорес? Не думаю, что смогу встать.

Шлеп.

— Господи. Что за хрень?

Александра набрасывается на меня.

— О чем ты думаешь? Нельзя говорить женщине, которой осталось три дня до родов, что она огромная!

— Я не говори. Она сказала. Я просто с ней согласился.

— Долорес.

Шлеп.

— Да Господи, ты, боже мой!

Если звон в ушах — это симптом, значит у меня замечательный шанс, что я оглох.

— Кейт знает, что я ничего такого не имел в виду.

Долорес самодовольно складывает на груди руки.

— Конечно, знает, придурок. Именно поэтому она сейчас сидит в ванне и плачет.

Я тяжело сглатываю и смотрю в коридор. Возможно, Долорес просто издевается надо мной. Сейчас, это ее любимое времяпрепровождения, заставлять меня чувствовать себя виноватым за все дерьмо, за которое Кейт меня уже простила. Долорес Уоррен — это Микки Мэнтл[40] по злопамятству.

Александра поднимается с дивана.