Всё зелёное

— Отчим — тварь, а мать всегда за него. Бьёт ни за что. Орёт, кричит, оскорбляет, что я, типа, щенок и ничего в жизни не добьюсь.

— Хочешь, мы сходим с тобой в полицию? — предложила я. — И ты всё там расскажешь?

Амелин неодобрительно покосился на меня.

— Нет! Вы что! — громко воскликнул мальчик. — Только не в полицию. Отчим сам полицейский. Он там всех знает.

— У меня отчима не было, но после того, как соседи полицию вызывали, всегда было хуже, — сказал Амелин.

— Это точно. У нас соседи тоже вызывали, пока не узнали, что Лёня мент.

— Идём с нами, — Костик поднялся. — Я тебя научу, как не плакать.

— Правда? — мальчик обрадовался. — А вы вампиры или маньяки?

— Мы оборотни, — Амелин помахал маской. — Хочешь примкнуть к нашей стае?

Пришлось оттащить его в сторону силой.

— Зачем ты это говоришь?! Зачем обнадёживаешь? Мы же не можем взять его с собой.

— Почему не можем? — Костик захлопал глазами. — Честное слово, я всю жизнь мечтал, чтобы меня кто-нибудь забрал… Но никто не хотел…

— А знаешь, почему? Потому что нельзя просто так детей забирать с улицы!

— Никто не хотел, потому что люди равнодушные и злые. Пока не появилась ты, — тёплая, обезоруживающая улыбка должна была заставить меня смягчиться, но у него ничего не вышло.

— Ты понятия не имеешь, кто он такой, и что на самом деле с ним случилось. Может, он специально тут сидит, чтобы втираться в доверие жалостливым прохожим.

— Зачем? — искренне удивился Амелин.

— Чтобы развести как-нибудь и кинуть потом.

— На что кинуть?

— Не знаю! На деньги… Вот приводишь ты его к себе, а потом он тебя или обкрадывает, или шантажирует.

— Чем шантажирует?

— Чем угодно. Скажет, что ты домогался до него и всё… Ты попал. Сейчас знаешь какие дети?

— Тоня, — Амелин взял меня за руку. — Это просто несчастный, одинокий мальчик, которому очень плохо. Поверь, я точно знаю.

— Оставь ему свой номер. Пусть звонит в случае чего. У тебя же есть какая-то знакомая из службы опеки.

— Это так не работает.

— Вот именно. Мы ничего не знаем ни про него, ни про его семью. Может, он всё наврал и его никто и пальцем не тронул, а он сам ударился или с другими мальчишками подрался и теперь просто сидит и сочиняет всё. А дома его ждут нормальные мама, папа и бабушка.

— Какая же ты подозрительная. И недоверчивая. Это всего лишь мальчик.

Я решительно освободила руку и вернулась к мальчику.

— Вы передумали меня брать?

— Я и не собиралась.

Зачем-то вернув мне яблоко, он бросил в сторону Амелина молящий взгляд.

— А Костя?

— Запиши его телефон, и если прямо совсем плохо будет — звони. Ну, или пиши. Только не ввязывайся ни во что и ни с кем не ходи!

Продиктовав мальчику номер и спешно подхватив Амелина, я потянула его к метро.

— У тебя такое лицо, как будто тебе родители игрушку не купили.

— Мне родители ничего не покупали. У меня и родителей толком не было. Только это не игрушки, Тоня, это чья-то жизнь. И самое страшное в ней знаешь, что? Вовсе не побег. Самое страшное — безысходность. Когда понимаешь, что никуда ты не убежишь. И что так будет всегда, а ждать, пока вырастешь, уже нет никаких сил.

Больше за всю дорогу он не проронил ни слова.

Глава 2

Никита

Говорят, что у любой истории есть своё начало и конец. Какое-то определённое событие, за которым следует череда перипетий, составляющих эту историю, а за ними финал.

Но я считаю, что это всё ерунда. Нет никакого определённого начала.

История сбитого на перекрёстке пешехода может тянуться с самого его рождения и рассказывать о том, что привело его на эту дорогу, а может начаться за пару минут до появления всех участников столкновения.

То же самое с финалом: ничто и никогда не заканчивается полностью. Пешеход погибает, но жизнь-то продолжается.

Начало и конец — всего лишь две точки на бесконечной прямой, между которыми находится единственная и самая главная точка. Точка невозврата.

Нашей точкой невозврата стал разрушенный корпус. Он связал всех. И тех, кто был рядом в момент его обрушения, и тех, кто даже не догадывался о его существовании и не подозревал, как сильно изменится их ближайшее будущее из-за всего, что случилось у нас.

По правде говоря, то, что произошло с корпусом, стало весьма поучительным итогом наших общих косяков. Ничего особенного, но от свободы, возраста, любви и жары мы все понемногу сходили с ума.

Глупо, конечно, и никто бы в этом не признался, но каждый из нас чего-то ждал. Чего-то особенного и необъяснимого. Какого-то неведомого волшебства, в которое, разумеется, уже никто не верил, и тем не менее, не мог не поддаться атмосфере волнительного ожидания. Томительное предвкушение бродило по венам, затуманивало голову, лихорадило и накатывало со всех сторон радужными надеждами, чувственными снами и необъятными возможностями.

Никто ни о чём не говорил и не смог бы объяснить словами, это просто было и всё. Как сияние зелёного летнего утра или вечерний запах костра.

Всё случилось именно поэтому. Потому что каждый из нас пытался ухватить это несуществующее волшебство, присвоить себе и никогда не отпускать.