Все женщины – химеры

– За мою красоту? – предположил я. – Нет, вряд ли… За ум?

– Это тоже вряд ли, – холодно сказала она. – Пойми, в отличие от них мы можем организовать тебе защиту. Программа защиты свидетелей, слыхал?

Я заколебался, их возможности все-таки неизмеримо выше, чем у меня, в самом деле могут перекрыть все дороги ко мне… Но как я объясню появление пистолета в моих ладонях? Как объясню, что стрелял через дверь, точно зная, когда именно к ней подошел враг и где остановился?

– Да, – сказал я дрожащим голосом, – мне нужна защита!.. Очень нужна!.. Видите, я весь дрожу. Прижмите меня к своей груди, я немножко поплачу и успокоюсь.

Синенко предложил:

– Давай на моей груди. Она шире. И прижму крепче.

– Нужно подумать, – ответил я. – Как только пойму, какого вы пола…

– А ты сексист? – спросил он с угрозой. – Мариэтта, давай наручники!

– Арестуем за сексизм? – спросила она деловито. – Пожалуй, пойдет. И за отрицание гендерного равенства.

– Я подам жалобу, – твердо заявил я. – Вы нарушаете мои права угнетаемых белых гетерофилов. А так как мы в меньшинстве, то уже под защитой Бернской… есть такая?.. конференции. Или конвергенции.

Синенко вздохнул, сказал Мариэтте:

– Грамотный. Такого голыми руками не возьмешь. Придется сразу в камеру пыток.

Я ответил шепотом:

– Хотите проверить, как я освободился из предыдущей? Только уже никому рассказать не успеете… Там эти спецы не проверили самую правдоподобную версию.

Оба насторожились, Мариэтта спросила резко:

– Ну-ну, какую?

Я посмотрел по сторонам, спросил трусливо:

– А никому-никому?

– Зуб даю, – сказал Синенко, а Мариэтта кисло кивнула.

– Открою страшную тайну, – сказал я страшным шепотом. – В меня вселяется инопланетянин из другой вселенной. Жуткий монстр!.. Всех рвет и получает кайф!..

– А сейчас он где? – спросил Синенко.

– Выселился, – ответил я не моргнув глазом. – Временно. Но когда прижмешь меня к своей широкой груди… Вроде уже понятно, вижу по глазкам. И цвету кожи, если это не шкура. И что это стучит: все кости или только зубы?.. И запах какой-то странный…

Мариэтта подошла к полицейскому автомобилю и распахнула дверцу на заднее сиденье.

– Садись, неуловимый Джо. А то сержант все-таки прижмет вас обоих. Мало не покажется и монстру.

– Куда? – спросил я, не двигаясь с места. – Снова в участок?

Она ухмыльнулась:

– Не сразу же в тюрьму? Сперва в участок.

– А мне предъявлено обвинение? И где мой адвокат?

Она улыбнулась еще ехиднее.

– Могу прямо сейчас обвинить в уклонении от гражданского долга помощи полиции. И, конечно, надеть наручники. А там и еще что-нибудь присобачим посерьезнее.

– Сдаюсь, – сказал я обреченно, – вы такая напористая… Насиловать по дороге будете?

– Размечтался, – отпарировала она с достоинством. – Романтик.

– Только по приезде? – догадался я. – Это скучно и предсказуемо. Ну да понятно, хоть так по-сатрапьи отыграетесь на демократе и либерале. Полицию нигде не любят, особенно вольные и свободномыслящие особи типа меня и Робин Гуда.

Они молча ждали, пока усядусь на заднее сиденье, Мариэтта на этот раз опустилась рядом, а Синенко занял место за рулем.

Я косился на Мариэтту, дивно хороша вот в таком ракурсе, да и сама чувствует, вон как томно выгнулась, а грудь выдвинулась вперед на два размера.

Синенко быстро вывел машину из скопища броневиков на дорогу и погнал ее на высокой скорости.

– Хорошо вам, сатрапам, – сказал я с завистью, – скоростной режим не указ… Наверное, и кортеж президента обгоните?

Синенко буркнул, не поворачивая головы:

– Смотря какая у них скорость. А кто у нас президент?

– Забыла, – ответила Мариэтта. – Видела как-то в новостях. Выступал где-то… или детишек по голове гладил.

– То был премьер, – уточнил Синенко.

Я поинтересовался:

– А кто у нас премьер?

Синенко умолк в затруднении, а Мариэтта отрезала:

– Зато я знаю, кто борется за кресло президента на будущих выборах!.. Это важнее. А когда выберем… понятно, что забываем. Трудно помнить всех этих зицпредседателей. Ты лучше скажи, что они от тебя хотели?

– Кто? – спросил я. – Капитан спецназа?.. Вы же слышали…

– Террористы, – сказала она раздраженно.

– Ах, они, – протянул я, – про них уже и забыл… я вообще, когда смотрю на вас, Мариэтта, все на свете забываю. Вообще-то я уже сказал, зря вы не слушали, я был в ударе. А сейчас как бы на бис, уже не так зажаберно. Привели, как и забрали, уже с мешком на голове, вы эту часть видели вживую. Посадили на стул, связали… потом начали ругаться, ссориться, говорить всякие грубые слова…

– Какие? – поинтересовался Синенко.

– Извините, – ответил я с достоинством и оскорбленно поджал губы, – мое воспитание повторять не позволяет. Еще в детском садике целый список нам зачитывали, какие слова нужно забыть. Сперва выучить, а потом забыть.

Мариэтта напомнила в нетерпении:

– Ты это уже говорил. Привязали, начали ссориться… а дальше?

– Как у нас, – ответил я, – людей, обычно дальше: слово за слово… Это вы друг друга за волосы таскаете, а мы сразу в морду, а потом за пистолеты!

– А как ты освободился?