Читаем Все женщины — химеры полностью

Все женщины — химеры

– А здесь они есть?.. Не важно, я закрыт заклятием Прентиса. Оно не пропустит ни лезвие кинжала, ни меч, ни стрелу, ни топор… Когда-то меня ранили, еще в юности, я с той поры сумел усилить свою защиту и поработать над выживаемостью. Потому даже и не мечтай…

– Ладно, – проговорил я смиренно, – но в этом мире есть все-таки новое… Взгляните на мой браслет. Таких не было, а сейчас есть. И сила в них велика и вам непонятна…

Он презрительно поморщился.

– Дай-ка сюда!

Голос его прозвучал повелительно, я торопливо шагнул к нему, на ходу отстегивая браслет. На мгновение ощутил, как вхожу через некую пленку, что мгновение сопротивлялась, но пропустила, явно по приказу хозяина.

Я протянул браслет, держа его на открытой ладони, но уперся в еще один силовой пузырь. Чародей сделал досадливое движение пальцем, защита исчезла.

– Вот, – сказал я, – смотрите…

Он молча принял браслет, крупный циферблат засветился дивными красками, оттуда полилась мелодия Мэд Лав, а на крохотном экране начали плясать обнаженные девушки из группы подтанцовки.

– Действительно, – проговорил он пораженно, взгляд его не отрывался от циферблата, – никогда и никто… Я такие заклятия даже не представляю…

Сердце мое колотится как никогда, я сосредоточился, в обеих ладонях появились рукояти тяжелых пистолетов.

Я вскинул их на уровень глаз и нажал на скобы. Грохот выстрелов показался чересчур громким, силовой кокон возвращает звуки. Пули ударили колдуна в грудь, но я поспешно поднял стволы, и две пули ударили в раскрывшийся рот.

Заклятие оборвалось на первом же слоге, я всадил еще две пули в глотку, а следующими разнес лоб. Кровь ударила толстыми струями во все стороны, но я, сцепив челюсти, всаживал пулю за пулей в это тело, уже превратил в кровавое месиво голову, искромсал шею и почти распотрошил грудь и живот, словно долго рубил огромным топором.

Он все еще вздрагивал, я чувствовал, как его тело пытается восстановиться, потому сцепил челюсти и всаживал пулю за пулей именно в то, что осталось от головы, а там все булькало, чавкало и пыталось сблизиться.

– Да чтоб ты подох, – крикнул я и, не придумав ничего лучшего, ухватил пару ближайших окровавленных кусков и швырнул в камин.

Россыпь багровых углей на мгновение заволокло с шипением смрадным паром, но тут же очистилось, а я, воспрянув духом, начал хватать все, что осталось, и с яростью бросал поспешно в огонь.

Когда зашвырнул последний клочок кожи, сорванной пулей с черепа, над головой раздался треск. Я в страхе вскинул голову, по далекому своду пробежала изломанная трещина, а к ней наискось метнулись еще две.

Огромные куски задвигались там, я торопливо отскочил под защиту стены, но и она подрагивает, внутри сухой треск, шорох, словно тысяча гигантских крабов пытается вырваться наружу.

Со смертью чародея, мелькнуло воспоминание, исчезает все, что он создал и поддерживал магией, так что это и есть доказательство, что я его все-таки убил. Но это такое доказательство, что убьет и меня…

Я не успел увернуться от рухнувшей статуи с верхушки колонны, она обрушилась мне на голову, огромная, как ствол столетнего дуба, я ощутил… не удар, а как будто на меня высыпали мешок песка.

Статуи и падающие камни рассыпаются на мелкие обломки и пропадают, превращаясь в ничто, не касаясь пола. Грохот только сверху, где свод и где стены смыкаются с потолком, но все исчезает, растворяется, рассыпается на первичные элементы.

Чуть не всхлипывая от изнеможения, я прислонился было к стене и едва не упал, с трудом удержавшись на ногах. Стена исчезла, мир распахнулся, в мгновение ока заменив царство камня на роскошный темный лес с изогнутыми колоннами могучих деревьев и сияющей в просветы между ветками исполинской кроваво-красной луной…

Я судорожно вздохнул, дрожь медленно покидает все еще вздрагивающее тело, да ладно, никто не видит. Воздух холодный и влажный, издали тянет слабым ароматом костра и жареным мясом, а когда я выйду к костру, никто не скажет, что я чего-то боялся.

В траве что-то блеснуло, я подобрал часы, застегнул браслет на запястье и только тогда ощутил, что почти пришел в себя, но на всякий случай все-таки постоял за деревом, приводя в порядок не столько одежду, сколько потрепанную гордость.