Все живы

Боря сначала робко, потом всё увереннее рассказал и про свои школьные обиды, и про то, как он прибежал к ним под яблоню после ссоры с бабой Надей, и про вечер с дядей Володей, альбомы и листок с прямоугольниками имен, соединенными линиями. Она слушала внимательно, иногда то сокрушенно, то осуждающе качая головой, то одобрительно кивая. Пару раз бабушка даже попыталась улыбнуться, но у нее не очень получилось: губы как будто замерзли с опущенными уголками и не хотели слушаться хозяйку.

– А кто подписывал фотографии? – задал Боря интересующий его вопрос.

– Так Сережка, папка твой. Он в техникуме как-то заинтересовался. Им там задание дали, что-то с войной связано. Он и увлекся. Я ему говорила, кто на карточке, а он подписывал. А ты знаешь, что сделай? Те надписи, которые старые, обведи аккуратненько, чтобы лучше видно было. Еще он списывался через компьютер с Таней, это его тетя, Витина сестра. Она ему что-то фотографировала и высылала. Там письма были и еще какие-то записи, я особо не вникала.

– А почему не вникала? – удивленно спросил Боря.

– Да я всё вожусь по хозяйству с утра до вечера. Когда мне? И не особо-то интересно: всё как у всех. Чай, не боярский род, простые работяги. Обычные люди, что носиться-то. Но ты молодец, что заинтересовался. Как папа.

– А кто такой Боря? Это твой племянник, да? Мне дядя Володя сказал. Но он ничего не знает.

– Ну да, тезка твой. Вот не зря Сережа тебя так назвал, еле уговорил Светку. Она-то собиралась Владиславом назвать. Похожи вы. Думаю, что не особо-то ему обрадовались.

– Почему? – удивленно раскрыл глаза Боря.

– Ну, война, жизнь тяжелая, а тут младенец. Я и сама не особо знаю. Там что-то недоговаривали, что ли. Дядя ведь его с фронта привез.

– Он ему не родной? Ну, сирота? – Боря даже подпрыгнул на кровати, и бабушка болезненно сжалась.

– Ну, какой не родной? – тихо, с трудом ответила она. – Папка же твой вылитый Борька. И ты тоже… Кровь наша, Лазаревская, а не со стороны его мамы. Иначе бы не передалось… сходство. – Она устало прикрыла глаза.

Боря понял, что визит пора заканчивать, осторожно обнял ее:

– Ну, я пойду. Ты устала.

– На чердаке поищи. Там чемодан, и еще пакет с Сережиными записями и распечатками всякими. Если тебе интересно, разбирайся. Ну, иди! Внук! – как-то с удивлением и даже гордостью закончила она.

– Баба Галя привет тебе передает, зайти собирается, – вспомнил он.

– Спасибо. Ей тоже передавай. Пусть за здоровьем следит, сахар меряет, к врачу ходит. – Она вдруг окликнула внука у самой двери: – Папке-то от тебя привет передать?

– Конечно! – ответил Боря и вышел в коридор, ярко освещенный солнцем через большие окна. В верхней части стекла сонно гудела муха.

«Что она сказала про папку? Он же умер давно. Что она имела в виду? – думал он, осознав ее последний вопрос. – Непонятно».

С разрешения бабушки Боря решил пожить у дяди Володи, чтобы тому не было скучно. Дядя сам это предложил: «Маринка моя как узнала, что мать в больнице, так решила ко мне даже не заходить, стесняется. Я ей толкую, что не съем же ее, а она – что люди подумают. А когда ты здесь, может, и решится забежать. Я ей рассказал, что едим только яичницу и пельмени, так она обещала нам борща наварить большую кастрюлю». Боря важно кивнул, соглашаясь пожить у дяди, раз такое дело.

После школы он разогревал в миске борщ, обедал и устраивался в бабушкиной комнате за небольшим письменным столом с желтой лакированной поверхностью. Стопку книжек и журналов по вязанию, садоводству и кулинарии он осторожно перенес на подоконник. Наскоро сделав самые необходимые уроки, Боря клал перед собой альбом. Обновление карандашных подписей потребовало много времени, потому что каждую фотографию нужно было аккуратно вытащить из жестких прорезей, стараясь не сделать заломы на уголках и ничего не порвать, особенно фигурно вырезанные края. Некоторые надписи читались совсем плохо, и Боря выходил с фотографиями на улицу в поисках самого яркого света. После этого он, высунув от усердия кончик языка, старательно обводил почерк незнакомого человека и представлял себе их автора – то молодую бабу Галю с пышными черными косами, уложенными вокруг головы, то прадеда Семена, невысокого крепкого мужчину в серой фуражке и с неизменной папиросой, а то и загадочного Александра. Он в представлении мальчика был высоким, красивым военным в гимнастерке, с кожаной кобурой для маузера, с большими серыми глазами и волнистой шапкой волос, выбивающихся из форменной фуражки.