Все жизни в свитке бытия

"Рим – это связь между древним и новым миром, так как безусловно необходимо, чтобы на земле существовала такая точка, куда каждый человек мог бы иногда обращаться с целью конкретно, физиологически соприкоснуться со всеми воспоминаниями человеческого рода, с чем-нибудь ощутительным, осязательным, в чём видимо воплощена вся идея веков, – и что эта точка – именно Рим.

Тогда эта пророческая руина поведает вам все судьбы мира, и это будет для вас целая философия истории, целое мировоззрение, больше того – живое откровение.” Мысль, выписанная полгода назад её каллиграфическим почерком, и помещённая за стекло кухонного шкафчика, гипнотизировала. Вот оно: «соприкоснуться со всеми воспоминаниями человеческого рода».

Италия представлялась Миле кимберлитовой трубкой земли, где спрятаны сокровища бытия. Мадресельва, о которой так много рассказала дочь, хоть и крошечное, но отмеченное особой благодатью произведение Творца, видела не иначе как зелёный изумруд.

Мила оперлась о подоконник, от такой фантастической картины только у бесчувственного бревна голова не закружится. А при чем здесь Климов! Почему он пришел именно сегодня, когда у нее обвал событий. Какое он имеет к этому отношение?! Какое? Хватит им прошедших двадцати лет, раскачивающих словно маятник от любви к ненависти…

– Ну всё, готово.

– Картинка как тут и была! Ты угадал – здесь ее место. Клим! Каша подана!

– Скажи, Подруга, какими заклинаниями ты уговариваешь пшено стать кулинарным шедевром?

– А что ты про него знаешь? Что она на Руси в чести у простого народа аж с третьего тысячелетия до нашей эры, знаешь? Что монахи всех религий во все времена питались им, особенно в пост, наряду с гречей, как основными продуктами? Потому что это вкусное, сытное и полезное блюдо. Особенно если добавлять масло, молоко, творог, тыкву, орехи, мёд и много ещё чего можно. Хотя бы это ты знаешь?

– Вот-вот и за вкус и за пользу люблю её. Эта у тебя с тыковкой, я угадал?

– Мила, ты без дела зачахнешь, будь моим кашеваром. А?! Платить буду картинами. По рукам? Павел резко повернулся, так что стул накренился и взял обеими руками пальчики Милы.

– Паша, вот к такому… я совсем не готова.

– А ты подумай! Сколько мне ещё ждать?!

– Подумаю при одном условии – нам надо с тобой хорошенько проветрить свои "чуланы".

Последние картины в Даляне продали?

– Продали, вот должок. А насчёт Италии что? Не в тему?!

– Климов, ты меня смутил. Не могу я так сразу. Признаюсь, не было тебя в моих планах.

– Нет уж ты сразу. Че тут тянуть? Нарисуй, срочно изобрази меня в своих планах! Ты же знаешь, я двадцать лет только тобой и живу. Бегаю как мальчишка по твоим следам, вижу во сне, днём рисую тебя – он говорил всё тише, удивляясь, как же тесно связан он с сидящей напротив женщиной.

– Ну случилась такое у нас с тобой – разбежались из-за глупой ревности. Карнавал он и есть карнавал: лишку хватил. Вероника была заводная, ты же свою подругу знаешь. Просто шутку затеяла, сценку как в театре. Целовались, конечно, всерьез, так уж получилось. А потом – дело чести. Вроде не в чем себя упрекнуть: отслужил Веронике до последнего её дня. Она так и не узнала, что женитьбу нашу разрушила. Потешились, расстались…

–Ты мне скажи, возьмёшь меня или нет. Деньги у меня есть, много за картины получил, хватит на двоих. За границей не был ни разу. В Италию хочу, как пацан на рыбалку. Ну возьми, Христа ради. Ты же знаешь какой я покладистый, буду у тебя на побегушках.

– Вот же пристал, Климов! Иди домой, утро вечера мудренее.

Глава 2

.

Мила плохо провела ночь. Просыпалась от тревожных видений, плакала, жалея себя. Под натиском переживаний стала вспоминать, где и что сделала не так. Петух на соседской лоджии извелся кукарекать и охрип, когда раздался звонок.

Голос Павла был слегка виноватый, но улыбка перекрывала едва обозначенную неловкость.

– Приглашаю тебя на завтрак! Ко мне, в десять. Мы никогда не встречались за завтраком. Не пожалеешь. Отказ не принимается. Очень нужно. Водитель на жигулях не заставит ждать, ровно в десять. – И отбой.

Что он ещё выдумал? После смерти Вероники Мила ни разу не заходила в хорошо знакомую раньше угловую двушку. Наконец–то закончилась игра в прятки. Пришло время определиться им с Павлом, кто они друг для друга.

День обещал быть тёплым. Мила задержалась с выбором наряда. Отчётливо поняла, что хочет удивить Климова, услышать похвалу. Выбрала маленькое платье, конечно же, выгодно обозначившее фигуру, и светлый кардиган. Островное лето – не черноморское. Осталась собой довольна, от духов отказалась, слегка протерла руки розовой водой.

Действительно, Климов минута в минуту посигналил в открытое окно жигулёнка. Изобразил пальцами пробежку. В свежей белой рубашке с высоким стоячим воротником он выглядел совсем иначе, чем она привыкла его видеть в мастерской за мольбертом. Павел вышел, открыл дверцу и, наклонившись, коснулся её лица. Поцелуй словно упорхнул. Оба стали быстро обсуждать цветение и запах черёмухи, уже усыпавшей крышу машины.