Все звуки страха

Если оно когда-нибудь у меня будет».

Бурма добрался до телефона-автомата и после бесконечно долгих поисков смог наконец выудить из кармана монетку. Четвертак. А нужен был всего дайм. Начинать поиски заново он не мог — сильно сомневался, что справится. Тогда он бросил в автомат четвертак и набрал номер человека, которому мог довериться, человека, способного помочь. Бурма только теперь про него вспомнил и тут же понял, что этот человек — его единственное спасение.

Вспомнил он, как видел его на собрании «возрожденцев» в Джорджии. Вспомнил сельскую культовую площадку с импровизированной трибуной, полную воплей и восклицаний, что гремели как А!Л!Л!И!Л!У!Й!Я1 Вспомнил бурые шеи и темнокожие лица, что в едином порыве устремлялись к «Божьему месту» на трибуне. Вспомнил того человека в белой рубашке без пиджака, взывающего к толпе, и вновь услышал его духовную проповедь:

— Воздайте должное Господу, пока Он не воздал должное вам! Не сносите долее ваших безмолвных грехов! Извлекайте на свет Божий правду, несите ее в руках, вручайте ее мне — все безобразие, всю гнусную скверну ваших душ! Я омою вас в крови Агнца, в крови Господа, в крови Слова Истинного! Иного пути нет! Великий день не придет, если вы сами себя не избавите, если не очистите своего духа! Я, я могу справиться со всей той болью, что кипит и кипит в черных провалах ваших душ! Услышь меня, Господь милосердный, услышь меня… Я есмь уста ваши, язык ваш и ваше горло — тот рупор, что возгласит о вашем избавлении Всевышним Небесам! Добро и зло, труды и печали — все это мое! Мое! Я могу с этим справиться, могу это вынести — могу рассеять скверну в ваших умах, ваших душах и ваших телах! Место этому здесь! Я есмь это место — вручите же мне ваши горести! Это ведал Христос, Бог это ведает, я это ведаю — а теперь и вы должны это узнать! Известь и камень, кирпич и бетон воздвигают стену вашей нужды! Дайте же мне снести эту стену! Дайте мне войти в ваши умы и взять на себя ваше бремя! Я есмь сила, я есмь водопой придите же испить от моей силы!

И люди бросились к нему. Облепили его, как муравьи, кормящиеся от мертвечины. А дальше воспоминание рассеивалось. Картину религиозного собрания сменили образы диких зверей, грызущих мясо, стай грифов, опускающихся на падаль, острозубых рыбок, кидающихся на беспомощную плоть, рук, рук, зубов — и еще рук и зубов, рвущих кровавое мясо.

Номер был занят. И опять занят.

Бурма уже битый час набирал один и тот же номер — и номер этот неизменно был занят. Взмокшие танцоры тоже хотели воспользоваться телефоном, но Эдди Бурма рычал им, что речь идет о жизни и смерти, — и танцоры возвращались к своим партнерам и партнершам с глухими проклятиями в его адрес. Но линия все время была занята. Только тут он пригляделся к номеру, что высвечивался на телефоне-автомате, и понял, что все это время звонил самому себе. Бурма понял, что эта линия всегда, всегда будет занята. И что бешеная ненависть к тому, до кого никак не удавалось дозвониться, обернулась самоненавистничеством. Он понял, что звонил самому себе, — и тут же вспомнил, кто был тем проповедником на собрании «возрожденцев». Вспомнил, как выпрыгивал из толпы на трибуну, чтобы просить тех убогих и страждущих утолить свою боль, отпив от его существа. Бурма вспомнил — и страх его перешел все пределы. Снова укрывшись в туалете, он стал ждать, когда его найдут.

Эдди Бурма таился в самом темном углу мусорной корзины беспросветного ада этой Вселенной — того мира, что именно ему даровал подлинную сущность. Эдди Бурма был личностью. Личностью, полной и материального, и духовного содержания. В мире ходячих теней, мерного дыхания зомби и глаз, недвижных, как мертвая плоть Луны, Эдди Бурма был подлинной личностью. Ему от рождения была дарована способность принадлежать своему времени — та особая наэлектризованность натуры, которую одни называют харизмой, а другие — просто сердечностью. Чувства его были глубоки. Он двигался в этом мире и осязал его — и его осязали.

Судьба его оказалась предрешена, ибо он был не просто экстравертом, человеком, созданным для общения, — он был действительно умен, невероятно находчив, всегда полон юмора и наделен истинным талантом слушателя.

Именно поэтому, миновав стадии эксгибиционизма и погони за дешевой похвалой, он пришел к тому состоянию, когда подлинность его сущности стала фирменным знаком Эдди Бурмы. Когда он куда-то входил, его сразу же замечали. Эдди Бурма обладал собственным лицом. Не каким-нибудь имиджем или иным суррогатом личности вроде маски, которую можно натянуть на себя при общении, а истинной индивидуальностью. Он был Эдди Бурма и только Эдди Бурма. Его ни с кем нельзя было спутать. Он шел своей дорогой и каждым встреченным им на этой дороге опознавался именно как Эдди Бурма — редкая, запоминающаяся личность. Из тех людей, о которых обычно болтают другие, лишенные собственного лица. Тут и там он ловил обрывки разговоров: «…знаете, что сказал Эдди?..» или «…слышали, что Эдди отмочил?..» И никаких сомнений насчет того, о ком идет речь, никогда не возникало.