Всегда буду рядом

Стас к этому времени уже успешно закончил ВГИК, получил ставку в одном из московских театров, периодически снимался в нетленках, которые выдавал планомерно загибающийся постсоветский кинематограф. Он был единственным человеком с курса, с которым я продолжала общаться. Покончив с ВГИКом, я решительно оборвала все контакты с кино. Несмотря на то что Болдин выставил меня с курса, две мои роли наделали достаточно шуму, чтобы мне не прекращали звонить с «Мосфильма», приглашая на пробы к тому или иному фильму. Однако же я на все эти предложения отвечала отказом, а со временем и вовсе попросила родителей отвечать по телефону, что Влада Мельникова здесь больше не живет.

Стас, посмеиваясь, пересказывал мне сплетни, роившиеся вокруг моего внезапного исчезновения с радаров.

– Всем страшно интересно, куда же это пропала подававшая такие надежды новая Грета Гарбо, – рассказывал он мне. – Одни говорят – сторчалась, другие – ушла в монастырь. А Борька Ванштейн на днях клялся, что видел тебя на Бродвее во время последней поездки в Штаты.

– Не вздумай только ничего опровергать, – смеялась я. – Пускай народ сочиняет в свое удовольствие. Мне даже интересно, куда еще закинет меня бурная фантазия бывших однокурсников.

Итак, Стас посоветовал мне закончить наконец свои ночные бдения над романом и попробовать вывести его в свет.

– Ты-то что понимаешь в писательском труде? – фыркнула я.

– Ничего, – признал он. – Но я кое-что понимаю в тебе. Это Болдин научил тебя, что стремиться нужно к совершенству. И я не скажу, что он был не прав. Но в то же время он подспудно внушил тебе, что достичь его ты никогда не сможешь, как ни старайся. А вот это уже чушь! Так что благословляю тебя, дорогая моя, иди в мир и покори своей писаниной московские издательства, – последнее он выговорил дурашливо-пафосным тоном и картинно поцеловал меня в лоб.

Дружище мой, Стас, всегда дававший верные советы и не забывавший сдобрить их порцией клоунады, чтобы мне легче было им последовать.

Итак, я, собравшись с духом, отнесла свои записи машинистке, та на следующий день протянула мне несколько экземпляров напечатанного романа, с ними я и отправилась по издательствам. Не стану подробно перечислять все свои мытарства – это никому не интересно. Как неинтересен оказался московским издательствам и мой роман. Издательства в те годы появлялись как грибы после дождя, и каждому хотелось побыстрее и погарантированнее срубить бабла, а затем раствориться в голубых далях. Моя же книга не была ни разоблачительным трактатом об ужасах советского времени, ни модным чтивом о бандитских разборках, ни разухабистым порно.

– Написано хорошо, интересно, – раз за разом говорили мне. – Язык замечательный, и авторский стиль ни с чем не спутаешь. Но вот… – далее обычно следовала трагическая пауза. – Это сложное произведение, жестокое, можно даже сказать, душевыворачивающее. Одним словом, не для всех. А наш формат…

После третьего-четвертого раза дальше я уже не слушала. Знала, что все редакторы говорят примерно одно и то же.

Что делать дальше, я не знала. После моего грандиозного ухода из ВГИКа в голове у меня как-то четко сложилось понимание, что об актерской карьере я не скорблю, потому что на самом деле всегда хотела быть писателем. Теперь же меня начинали терзать мысли – а что это, собственно, такое – быть писателем? Кого можно им назвать, того, кто пишет, или того, кто издается? И если верен второй вариант ответа, то кто же тогда я?

Родители мои не уставали брюзжать:

– Мы же говорили. Нужно было поступать в МГИМО, была бы профессия. А теперь что? Ни актриса, ни переводчица, ни то ни се.

Моих переводческих гонораров едва хватало на то, чтобы урвать с полупустых магазинных полок какую-нибудь банку тушенки, ею и закусить в одиночестве свои неоправдавшиеся творческие надежды.

Не знаю, что бы я делала дальше, если бы вдруг не вмешалась Кира.

Она в то время жила уже в Японии, в Москве бывала наездами и всякий раз привозила с собой неуловимую атмосферу совсем иной, сытой, обеспеченной жизни.

– Знаешь что, хватит тут обивать пороги! – заявила она мне в очередную нашу встречу, после традиционного обмена поцелуями и новостями. – Даже если кто и захочет тебя издать, тут и гонорары наверняка копеечные.

– Ну а что ты предлагаешь? – хмыкнула я. – Похерить все к чертовой матери и пойти английский в школу преподавать? Боюсь, это добром не кончится, или я кого-нибудь из учеников убью, или они меня.

– Ты как-то плохо обо мне думаешь, – усмехнулась Кира. – На такую каторгу я тебя не отправлю. Нет, я предлагаю вот что – у меня есть знакомый в Лондоне, он художник-оформитель в издательстве. Я не разбираюсь, но вроде бы крупном. Я скоро лечу туда на очередной показ, могу закинуть ему твой роман. Пусть покажет издателю, мало ли, а вдруг?

– И где только у тебя нет знакомых? – изумилась я.

А Кира дернула плечами:

– Издержки профессии. Так как тебе идея? Попробуешь?

– Не знаю, – честно призналась я.