Всегда четверг (СИ)

Окна были открыты настежь. Июльская ночь уже набрала силу - душная, бархатная, глубокая, - но в спальне принцессы было светло как днём, горели все четыре светильника. От Каусё падало сразу четыре тени, и некоторое время он, от нечего делать, с ними играл, по-разному разворачивая крылышки. Силуэт приобретал самые причудливые формы, однажды получился даже дракон... Но пауза затянулась, а потом ещё и эти всхлипы послышались!

- Хозяйка плакать? - испугался он.

Соскочив с коврика, Каусё не смел заглянуть в альков хозяйки и топтался у самых штор. Принцесса не прекратила всхлипывать, а вскоре к этому добавились ещё и звуки возни, шороха накрахмаленных юбок - неужели одевается?

- Я обидеть хозяйку? Хозяйка больше не хотеть?

- Хочу, но позже...

Наконец, из-за многослойной занавеси тончайшего белоснежного кружева показалось розовое заплаканное личико Лорены.

- Партнёр Каусё, второй раз засчитан. Я видела свет истины, - произнесла она положенные слова, и у Каусё отлегло от сердца.

Но стоило принцессе выбраться, как его сердце опять дрогнуло и упало - она была полностью одета, даже на пояске бантик, даже на крылышке та бриллиантовая клипса (не потерялась значит, слава Тебе, Всеобъемлющий), только волосы ещё не собрала!

- Я обидеть хозяйку... - опустив голову, выдохнул он.

- Партнёр Каусё, я приказываю тебе: одевайся.

- Я... - начал он опять, но Лорена его прервала.

- Оденься, - чуть мягче повторила она. - Третий раз будет, будет, успокойся.

- Нет, нет! Четыре раза, четыре! - снова испугался Каусё, прижав большой палец к ладони и лихорадочно сотрясая четырьмя оставшимися.

- Ах да. Четверг. Да, четыре... И давай, давай, одевай эти свои... штанишки, - искоса глянула она на скромную горку одежды Каусё (летом партнёры носили только лёгкие шорты и грубые короткие безрукавки).

- Да, хозяйка, да... - закивал партнёр. Он совсем растерялся. Что происходит? Зачем одеваться?

Медленно накручивая на пальчик прядь густых медно-каштановых волос, Лорена остановилась у окна.

- Какая ночь... - проговорила она тихо.

Ночь была действительно волшебной, и всё-таки это волшебство было каким-то игрушечным. После света истины так всегда: всё кажется другим, чужим, отдалённым. Чужим - и пресноватым. Во всём мало сахара, соли, смысла. Цвета тусклее, а звуки глуше. Намного тусклее и глуше - как будто всё не совсем здесь.

Даже эта ночь - вот она, руку протяни, - но и она где-то там, словно бы за тонким прозрачным барьером, словно окно не открыто, и всё видно, но ни до чего не дотянуться, ничего не достать...