Всегда начеку

Пулат Насретдинов подобрал под себя ноги, как в чайхане. Ему трудно ворочать языком. Во рту все запеклось. Голос хриплый. Он понял Мубарака-Кадама. Надо занять чем-то милиционеров, отвлечь людей от мысли про еду и воду. Он взглянул на Рахманходжу, полулежащего рядом. Тот кивнул.

— Дело было так, — начал Пулат. — Банда Кучкара напала на кишлак Нурсук. Уходя, скрутили четырех бедняков. Одним из них был Рахманходжа. У него отобрали единственную лошадь. А Рахманходжа сопротивлялся. Скрутили его веревками. Погнали всех в горы. В одном из ущелий раздели бедняков догола и начали над ними измываться, мучить их, приневоливая вступить в банду. Все категорически отказались. Тогда курбаши Кучкар приказал привязать Рахманходжу к седлу и удавить его петлей. Бандиты уже затянули петлю... Так ведь, Рахманходжа?

— Да, Пулат-ака. Дальше я уже не помню, что было.

— В это время на высоте появился наш дозор. Тогда я служил в отряде Бегмата Ирматова. Как только увидели такое, я хлестнул коня и помчался прямо на басмачей. За мной остальные. Бандиты, не ожидавшие нападения, побежали, оставив пленников. Трое дехкан были замучены до смерти. А четвертый был еще в сознании. Вот он.

Пулат кивнул на лежащего рядом товарища.

— Ну, отлежался парень, попросился к нам, — продолжал Пулат. — Взяли мы его в отряд. А потом он отчудил. Понимаете, выследил банду Кучкара, подстерег курбаши, отнял у него английский карабин, отобрал свою лошадь, а самого Кучкара приволок в отряд. В одиночку, понимаете! Теперь из того карабина и лупит басмачей!

Пулеметная очередь, прогремевшая за стеной крепости, прервала разговор. Бандиты вновь бросились в атаку. И опять горстка милиционеров отбила лавину разъяренных басмачей.

5

К 9 часам вечера перестрелка затихла. Наутро наступление повели две шайки, одна — 400, а другая — 500 человек.

Из докладной записки начальника милиции Махмудова

Непривычная тишина. Слышно, как за крепостью в степи трещат сверчки. Веет прохладный ветер, ощущение голода немного притупилось. Хочется только пить и спать. Но Махмудов понимает, что успокаиваться нельзя.

— Командиры отделений, к начальнику! — разносится в сумерках усталый голос дежурного.

Отделенные собираются в кабинете начальника и молча рассаживаются по скамейкам. Молчат не потому, что не о чем говорить, а потому, что от усталости и от голода едва держатся на ногах. Языки одеревенели. Губы пересохли. Потрескавшиеся руки не поднимаются, чтоб стряхнуть серую пыль с лица и одежды.

Начальник милиции медлит. Ждет, пока усядутся. Внимательнее, чем прежде, приглядывается к своим, будто впервые их видит. Затем неторопливо, взвешивая каждое слово, говорит:

— Положение, товарищи, тяжелое. Пищи нет. Воды нет. Патроны кончаются. Старые берданки вышли из строя. Надо решать...

— Нужно ночью незаметно уйти, — перебивает его из угла голос. — Покинуть крепость...

— Не годится! — возражает Пулат Насретдинов. — Что значит уйти? Надо отстоять крепость во что бы то ни стало! Чтоб басмачам впредь не повадно было. Пусть знают, что есть такая сила, против которой им не устоять.

— Насретдинов прав! — поддерживает его охрипшим голосом Мубарак-Кадам. — В открытом поле басмачи нас быстро уничтожат. Мы там беззащитны. Если погибать, так уж в крепости...

— Значит, умирать? — спрашивают из угла.

— Не хочу я умирать! Надо что-то придумать, — говорит Насретдинов. — Просить помощи. Неужели за день не узнали о здешнем бое? Надо послать связного. На хорошем коне в темную ночь можно запросто проскользнуть. Вдоль садов...

— Можно, — соглашается Мубарак-Кадам.

— Хорошая мысль. — подтверждает начальник милиции. — Через кишлак или мимо кишлака можно идти шагом. Поверх фуражки — чалму, поверх гимнастерки — чапан. Подумают, свой...

Надо поднять рабочий милицейский отряд нефтепромысла САНТО и канибадамскую милицию. К утру они поспеют.

— А кто пойдет?

Воцарилась тишина. Идти — значит погибнуть. Шансов на жизнь мало. И еще меньше надежды добраться до Канибадама.

— Разрешите мне, — сказал Пулат Насретдинов. — Я здесь рос, места знаю, пройду с закрытыми глазами.

— Разрешите и мне, — сказал русский белобрысый парень.

— Пойдет Пулат, — решил начальник. — Он местный, молодой, ловкий. Бери, Пулат, самого лучшего коня, самую лучшую острую саблю, самый лучший карабин и побольше патронов.

Пулат молодцевато встал, поклонился всем.

— Спасибо за доверие. Постараюсь его оправдать.

...В темноте ночи тихо раскрылись малые крепостные ворота, выпустили на такыр всадника и так же бесшумно закрылись.

Милиционеры напряженно вслушивались, вглядывались в темь, но ни цокота копыт, ни выстрела... Пулат словно растворился в ночи.

...Рассвет застал милиционеров у бойниц. Никто не уходил в казарму, короткий тревожный сон и прохлада ночи подкрепили их. А что принесет им всем день? Не последний ли он в их жизни?