Всегда подавать холодным

Рихотин расположился на софе, в противоположной стороне гостиной. Мишарин опустился рядом с ним и рассмеялся:

– Что же, этот пустяк – самое тяжёлое для вас испытание, мой друг?

– Одно из. Сначала мне трудно давался язык, разумеется. Потом кухня, – Монтрэ задумался, – а вообще, много чего. Даже дуэльные правила.

– Хе-хе… – подкрутил ус Вагин.

– Да-да, поручик, именно! Вот объясните мне, господа, почему весь цивилизованный мир дерётся на шпагах, саблях, эспадронах – к слову, оружием, при владении которым нужно мастерство? Этому мастерству учатся годами, нанимают учителей. Лишь в России предпочитают пистолеты.

– Так ведь стреляться веселей! – хохотнул гусар.

– Мало того, – продолжал француз, – русские предпочитают дуэлировать на непристрелянных пистолетах! Идут секунданты в лавку, покупают две пары, и вечером глупый случай решает, кому умереть! Или быть покалеченным…

– Сударь, но ведь и стрелять тоже можно научиться, – вставил своё слово Валуйский.

– Вы уже стрелялись, господин корнет?

Валуйский залился краской.

– Ещё не приходилось, но уверяю вас, господа…

– Тогда как человек, стрелявшийся уже трижды, позволю себе дать вам совет, молодой человек, – проговорил Монтрэ. – Не тратьте время на обучение стрельбе. Из своих пистолетов я с тридцати шагов попадаю в горлышко от бутылки. Стрелялся, как я уже имел честь доложить, трижды, со схождением. Дважды, целясь прямиком в голову, попадал с двадцати шагов в дерево позади противника, в третий раз решил не спешить и не рисковать, с пятнадцати, стреляя в грудь, угодил в ногу.

Гуревич попыхтел трубкой:

– А что же противники? Тоже промахнулись?

– Один стрелял в воздух, двое других попали. Так, лёгкие ранения, – Монтрэ махнул рукой и откинулся на спинку стула. – Так вот, позвольте спросить, господа, почему нельзя драться, как дерётся вся Европа? Ведь любая каналья имеет шансы застрелить приличного человека! И самое главное, ведь не имеет никакого значения умение владеть оружием!

– Не выходит попасть с пятнадцати шагов, так стреляйтесь через платок, Монтрэ! – расхохотался Вагин.

– Не смешно, поручик. Через платок, с завязанными глазами или рулетка, это не дело чести, это убийство! Слепой случай.

– А может быть, не случай, а провидение? – все обернулись на Порядина, который наконец покончил с сигарой и решил вступить в разговор.

– Не вижу особой разницы, граф.

– А между тем она есть, сударь. Ведь что из себя представляет дело чести? Это возможность предоставить Господу рассудить, кто прав, а кто нет. Предположим, некий весьма нелицеприятный господин в совершенстве овладел искусством фехтования. Не имея высоких моральных качеств, он по самым ничтожным предлогам раздаёт вызовы достойным и благородным людям и режет их, как телят на бойне, простите мне это крестьянское сравнение. Это, по-вашему, цивилизованно и честно?

– Бретёры были во все времена. И в наше время они тоже есть.

– Никогда не ссылайтесь на время, мой друг, ибо мы созданы, чтобы его менять.

– Браво, граф!– Мишарин поднял свой бокал и улыбнулся.

– Красиво! – согласился Монтрэ. – Но, граф, всегда ли следует передавать в руки Господа решение вопроса об оскорблённой чести? Ведь зачастую убитым бывает и тот, кто находится в своём праве!

– Это правда! – оживился корнет. – Минувшей зимой в нашем полку был такой случай. На балу у Трубецких некто Рокотов оказывал знаки внимания одной даме… За ней ухаживал и один из офицеров нашего полка, Гунин. Они повздорили. И Рокотов публично нанёс оскорбление мундиру…

– Это как? – поднял брови Монтрэ.

– Он положил руку на эполет Гунина. А когда тот попросил её убрать, заявил, что не заметил, как испачкал об эполет ладонь, прилюдно вытерев её платком.

Гуревич и Вагин усмехнулись.

– Да, господа, – продолжал корнет, – разумеется, Гунин вызвал Рокотова. И был убит.

Монтрэ повернулся к Порядину.

– Что скажете?

– То же, что и говорил, – спокойно ответил граф. Поединок. – Это Божий промысел. Всякий раз, когда дворянин бросает или принимает вызов, он должен понимать, что это не игра. Всякий раз дворянин ставит на кон жизнь, и не важно, как он стреляет или владеет шпагой. Всякий раз он даёт Господу решать, прав ли он. Именно поэтому пистолеты не пристреливают, осечка засчитывается за выстрел, а иногда заряжается лишь один пистолет.

– Воля ваша, граф. Я всё равно не понимаю этого.

– Потому как вы не русский, Монтрэ! – вновь пьяно расхохотался Вагин. – Откройте-ка лучше ещё шампанского!

Рихотин с интересом слушал разговор. Шампанское делало своё дело: тело стало лёгким, и голова приятно шумела.

– Кто такой этот Порядин? – вполголоса спросил он у сидящего рядом Мишарина.

– Иван Францевич? О, это весьма примечательная личность! – улыбнулся Василий. – Граф командовал лейб-гвардии драгунским полком. Сейчас, как и вы, в отставке после ранения под Прейсиш-Эйлау. В армии со времен покойного императора, участвовал во всех сражениях в Европе, даже во французском плену побывал.

Рихотин усмехнулся. Предположение о гвардии оказалось верным.

– Впрочем, – продолжал Мишарин, – про плен рассказывать не любит.

– И давно вы знакомы?