Всегда солдат

Я не отозвался Рощину. Мысли были заняты другим: нужно как-то уничтожить документ, переданный мне в Лебедине. На ощупь надпорол подкладку ватника, вытащил бумажную трубочку, поднес к ней горящую спичку. За дверью раздался шорох. «Следят», - мелькнула догадка. Бумажка мгновенно превратилась в пепел. И тотчас с треском распахнулась дверь. В подвал спустился староста.

- Болван, растяпа! - визгливо крикнул он дежурному полицаю. - Эти ироды уничтожили ценный документ. Но ничего! Языки у них остались. Заставим заговорить!

Староста и полицай ушли. Я задумался над тем, как нам себя вести. Было ясно, что полицаи нас с кем-то спутали и что эта ошибка не сулит ничего хорошего. Я поделился своими мыслями с Рощиным. Михаил, впервые попавший в такой переплет, заволновался.

- Будет номер, если нас приняли за настоящих разведчиков. Чикаться не станут, раз-два - и к стенке.

- Остается одно, - сказал я, - выдавать себя за беглецов из Лебединского лагеря. Проверять будут вряд ли. К тому же пленных, как я слышал, должны были увезти из Лебедина. Говори, что ты из Гомеля и [107] пробираешься домой. Гомель ведь лежит почти в направлении нашего движения.

- Этих кретинов я не боюсь. Но ведь они наверняка передадут нас фашистам.

Двое суток просидели без пищи и воды. На третий день загромыхал засов.

- Эй, кто из вас помоложе, - крикнул полицай, - выходи!

Вышел Рощин. Вернулся он минут через двадцать, придерживая рукой разбитую скулу.

Потом наступил мой черед.

В комнате за шатким столиком важно восседал староста. Перед ним лежали лист чистой бумаги и револьвер. У окна, широко расставив ноги, стояли двое полицаев.

- Гляди, - сразу начал староста и узловатыми сморщенными пальцами погладил револьвер. - Будешь запираться, сразу пулю в лоб. А теперь отвечай. Обернись. Видишь парашюты?

- Вижу.

- Ваши?

Парашюты были советскими, я хорошо знал эту систему. Свой первый прыжок я совершил на таком же парашюте. Все стало ясно. Советских разведчиков забросили в глубокий тыл врага, полицаи нашли где-то у Сейма парашюты и, наивно полагая, что хозяева вернутся за своим добром, стали караулить их. А тут подвернулись мы с Рощиным.

- Парашюты действительно наши, советские, - ответил я, - но к нам они не имеют никакого отношения. Мы пленные и идем домой, в Гомель.

Я вспомнил, что у меня сохранился регистрационный листок Полтавского лагеря, достал его из кармана и протянул старосте. Он мельком взглянул на документ.

- Можешь выбросить его кошке под хвост. Отвечай, с каким заданием прибыли?

- С единственным - перемахнуть Сейм и добираться домой.

- Та-ак… И ты упираешься, - староста посмотрел на одного из полицаев.

Тот шагнул ко мне. [108]

- Брось, - остановил его староста. - Раз стукнешь - и от этой дохлятины ничего не останется. Он, видимо, главный. Надо его к немцам живым доставить.

Староста замолчал, явно не зная, как дальше вести допрос, пододвинул на край стола бумагу и лениво приказал:

- Подписывайся.

На листке крупными буквами было выведено: «Протокол допроса советских диверсантов, пойманных полицией села Хияски». Дальше стояло число, месяц и год.

- Тут же ничего нет, - запротестовал я.

- Отказываешься, значит?

- Отказываюсь. Мы пленные, идем в Гомель.

- Ну и черт с тобой! - неожиданно выкрикнул староста, смахивая бланк протокола и револьвер в ящик стола. - Запрягай, Мыкола, две подводы. Бери этих субчиков и вези в Бурынь. В фельджандармерии их и без бумаги примут. Там они живо заговорят.

В застенке

Нас связали по рукам и ногам.

Моим возницей оказался полицай Микола. Когда телеги выбрались из села, я обратился к нему: - Далеко до Бурыни?

- Как привезу, так узнаешь.

- Трудно ответить?

- Молчи, чтоб тебя!… - полицай выругался. - Не велено с предателями балакать.

- Так ты же балакаешь.

- Ну, значит, сам того не желаючи…

- Послушай, полицай, а ведь мне не следовало с тобой говорить.

- Это почему? - Микола обернулся и с интересом посмотрел на меня.

- Не догадываешься? - я решил позлить этого дурня.

Почуяв что-то неладное, Микола свел на переносице густые брови, шевелюра его еще больше налезла на лоб, оставив лишь узенькую полоску кожи с двумя жирными морщинами. [109]

- А ты пораскинь мозгами. Спроси себя, кто ты? Полицай задумался, почесал в затылке всей пятерней и медленно вымолвил:

- Человек.

- Малость есть, - согласился я.

- Что значит «малость»? - настороженно спросил он и погрозил кнутом. - Ты смотри, а то огрею!

- Малость - это руки, ноги, ну и в какой-то мере голова.

- Гы-гы, - хмыкнул Микола. - Голова - это главное.

- А ты уверен, что главное у тебя голова?

Полицай побагровел.

- Главное у тебя брюхо и трусость, - быстро проговорил я. - А в конечном счете законченный ты подлец и предатель.

Микола взмахнул кнутом, и на меня посыпался град ударов. Потом гикнул и пустил лошадь вскачь. Телега запрыгала на ухабах, меня швыряло из стороны в сторону и больно било о борта подводы. А на плечи и спину сыпались удары кнута.

- Вот тебе, мразь большевистская! - кричал полицай. - Вот тебе, зараза советская! Я покажу тебе, кто предатель.

Остыв, Микола остановил лошадь, закурил и сказал: