Всегда тринадцать

— Отец скончался. После военного времени шибко слаб стал здоровьем. А мама в совхозе пригородном — свинаркой. И меня все норовит приспособить к свиньям. Только нет у меня к ним чувства. Мясо, бекон. Ни на что не способны больше.

— А вот тут ты ошибаешься, — внушительно сказала Столбовая. — Смотря в чьи руки свинья попадет. Про Дурова слыхала? Был такой клоун-дрессировщик знаменитый — Анатолий Леонидович Дуров. Имела счастье видеть когда-то. Чудеса свиньи у него выделывали! Ну, да и об этом после. Идем, с птицами моими познакомлю.

Повела девушку за кулисы. Орлик следом. К клеткам подвела. Закричали птицы.

— Тише вы! Этот вот — с хохолком кумачовым — какаду Илюша. Это Петечка — из породы ара. Толковый, говорливый, но лодырь. Ты чего смотришь, Петечка? Неправда разве? Стыдиться должен! А вот этот — зелененький — Левушка. Годков ему побольше, но зато…

Девушка перебила:

— Верно, что попугаи до трехсот лет живут? А голуби как?

— Ты, Клавдия, за тряпочку берись. За тряпочку и за совочек, — распорядилась Столбовая. — У нас тут с тобой не лекторий, не университет культуры. Всему свой черед. Будет время — успею еще рассказать. Пока что клетками давай займемся. Директор подойдет — сходим к нему, договоримся насчет твоего зачисления. Поняла?

Девушка кивнула. Впервые за это утро на ее лице пробилась улыбка. Словно скрепляя достигнутую договоренность, Орлик снова — все так же сильно и шумно — взмахнул крыльями.

3

После Столетова манеж перешел к акробатам-прыгунам Федорченко. В родстве между собой шестеро этих парней не состояли; больше того, среди них было трое русских, украинец, татарин и грузин. Однако афиша есть афиша, поименно всех на ней не перечислишь, и потому артисты звались едино — по имени своего руководителя Тихона Федорченко. Номер был недавним, всего два года назад вышел из стен Циркового училища. Настойчиво тренируясь, прыгуны успели за этот срок освоить ряд серьезных трюков и даже такой рекордный, как с подкидной доски двойное сальто с пируэтом в колонну на третьего, — не каждая группа может похвалиться этим.

Тихон Федорченко оказался удачным руководителем. Он сумел сплотить ребят, привить им чувство и взаимного уважения, и взаимной помощи. Репетиции, как правило, проходили без суеты, без единого грубого слова. К последнему обязывал седьмой участник группы — Зоя Крышкина. Девушка, как и положено «верхней», отличалась легкостью, воздушностью. Парни ласково звали ее Зайкой, Заинькой, Зайчиком. Зоя со всеми была одинаково дружна, но с особой ласковостью и даже нежностью взгляд ее задерживался на Тихоне; еще со студенческих лет девушка тянулась к нему и втайне огорчалась, не встречая отклика.

Ближе к полудню в зале становилось многолюдно. Уж так устроен цирковой артист: даже если ему предоставлена удобнейшая квартира — все равно не высидит долго дома, с утра, независимо от собственной репетиции, тянет его к манежу. Здесь и с товарищами можно встретиться, и поглядеть, как они тренируются, и, если явится в том нужда, добрый совет подбросить вовремя. В дневные часы вокруг манежа всегда роятся оживленные группы артистов. Самое удивительное (сила привычки!): этот говорливый околоманежный шум никак не мешает репетиционной сосредоточенности.

С двенадцати манеж принадлежал Лузановым, Буйнаровичу и Торопову. В это же время под купол поднялись Багреевы.

В черном рабочем трико (на одном колене было оно подштопано), гладко зачесанные волосы, ни малейшей косметики на лице, первой поднялась Виктория. Ее движения были замедленными, даже чуть ленивыми. С такой же неторопливостью, всем своим видом давая понять, что он лишь отбывает скучную повинность, поднялся на рамку и Геннадий. Но так продолжалось недолго — две-три минуты. Рисовка надоела артистам, и тогда.

— Ох и смелая! До чего же смелая! — восхищенно шептала Маргоша Столетова. Она сидела в партере вместе с Вавочкой Никольской и от избытка чувств тесно прижалась к ней. — Ты только погляди, Вавуся! Они же безо всякой лонжи!

И верно: решив, что инспектора нет в цирке, гимнасты не стали утруждать себя страховкой. Откуда было им знать, что Петряков придет несколькими минутами позже. Заглянув в зал, он тотчас обнаружил непорядок.

— Значит, так? — зловеще обратился он к Багреевым, как только они спустились на манеж. — Не для вас, значит, правила написаны?

— Правила? Какие правила? — с притворным недоумением приподняла Виктория и без того высокие, серпообразно вздернутые брови.

— Я вам не мальчик, чтобы разыгрывали! — вскипел Петряков. — Правила технической безопасности известны каждому артисту!

Тогда, отстранив жену, вышел вперед Геннадий:

— Не стоит так волноваться, Григорий Савельевич. Конечно же мы знаем эти правила. И то, что обещали вам их придерживаться, — тоже помним. Но ведь одно дело — на зрителях, во время представления, а другое.

— Все равно! Не вижу разницы! — вскричал Петряков. — Правила главком утверждены!

— Боже мой, — вздохнула Виктория и, подойдя к барьеру, поставила на него длинную, узкую в колене ногу. — Боже мой, до чего все это скучно!