Всегда твой

Я настолько погружаюсь в вещи, лежащие на моей кровати, что не замечаю Риса до того, как они уходят.

Вещи Астора. Вещи, которые были при нем в последний день.

На первый взгляд, ничего особенного. Ручка, жевательная резинка, ключи.

Но есть и его бумажник, открыв который, я обнаруживаю нашу фотографию. Она сделана на нашем школьном концерте, когда нам было по пять лет.

Он в костюме солнца, а я — цветка. Его рука обхватывает мои плечи, и он счастливо улыбается в камеру, а я смотрю в объектив с каменным лицом.

Горе впивается в мои внутренности, когда я опускаю фотографию и хватаю два браслета, которые он всегда носил на запястье: один из них подарил ему я, а другой сделала для него Сикс.

Слезы наворачиваются на глаза, когда я понимаю, что уже думаю о нем в прошедшем времени, так быстро удаляя его из настоящего, словно его никогда и не было со мной.

Я вытираю их тыльной стороной ладони, пока они не упали, и хватаю последний предмет — сложенный лист бумаги, который частично пострадал от воды.

Я расправляю его, и то, что осталось от моего изувеченного сердца, вздрагивает и умирает, когда я читаю, что на нем написано.

Это любовная записка от Сикс к Астору, испещренная сердечками и спрашивающая, хочет ли он быть ее парнем.

Хуже того, он поставил галочку напротив «да».

Мне кажется, что меня сейчас стошнит.

Вот что они скрывали от меня, когда я в тот день вошел в домик на дереве. Я увидел, что они ведут себя подозрительно, торопливо убирают вещи и засовывают листки бумаги в карманы, когда я вошел.

Меня это задело, ревность захлестнула меня, когда они выбежали, не спросив, хочу ли я присоединиться, но потом произошел несчастный случай, и я забыл об этом.

Они нравятся — нравились — друг другу. Все то время, пока я думал, что однажды, когда мы станем старше, она станет моей, она принадлежала ему.

А он принадлежал ей. Он встретил ее первым, он был ее другом первым, он, вероятно, был влюблен в нее первым.

Очевидно, он был ее первым парнем.

Через два дня после того, как я проходил мимо комнаты Астора и услышал, как моя мама плачет: «Почему это должен был быть ты?», держа в руках его любимую плюшевую игрушку и всхлипывая, я понял, что девушка, которую я хотел, на самом деле хотела его с самого начала.

Нетрудно понять, что в тот день умер не тот близнец.

Я сжимаю записку в кулаке, когда ненависть разгорается в моей крови и обвивается вокруг моего пустого, эхом отдающегося сердца, своими щупальцами удерживая его в заложниках за непроницаемой ледяной стеной, которую создало ее предательство.

Она позволила мне думать, что у меня есть шанс с ней. Она принадлежала ему, а теперь он мертв, так что она всегда будет принадлежать лишь ему.

Ненависть раздувается до тех пор, пока не вытесняет все остальные эмоции, гнев душит их в стенах моего тела. Когда речь заходит о ней, для других чувств уже не остается места.

Что бы это ни было, эта странная, глупая, бесполезная дружба, которая у нас была, с ней покончено.

Я больше никогда не хочу ее видеть.

ГЛАВА 7

Сикстайн, 10 лет

Неделя после несчастного случая

Неделя после несчастного случая

Если не считать приступов плача, когда я смотрю на фотографии Астора, то все остальное время похорон я провожу, уставившись на затылок Феникса.

Я не видела его и не слышала о нем с тех пор, как оставила его в доме на дереве. С момента несчастного случая.

Сначала я давала ему пространство, в котором нуждалась сама. Я переваривала факт смерти Астора и одновременно тонула под грузом вины и мыслей «а что если».

Что, если бы я не упала с велосипеда и не отстала от него?

Что, если бы я догнала его и сказала, чтобы он подождал, прежде чем пересекать дорогу?

Что, если бы он услышал, как я зову его по имени, и остановился?

Что, если бы я смогла его спасти?

Я также не знала, как встретиться с Фениксом, зная, что он наверняка будет в чем-то меня винить. Я боялась встретиться с ним, боялась посмотреть правде в глаза, потому что меньше всего мне хотелось, чтобы он меня ненавидел.

Поэтому первые несколько дней я держалась в стороне, а мои родители ходили к нему домой одни, чтобы выразить свои соболезнования. Но в конце концов мама напомнила мне, что он мой лучший друг и нуждается во мне.

И что он никогда меня не возненавидит.

Я пыталась позвонить, но он не брал трубку. Я пыталась зайти к нему, но его домработница говорила, что он занят или в отъезде. Я была уверена, что он игнорирует меня, но не хотела делать из мухи слона.

Он потерял брата, и я должна была поддержать его во всем, в чем он нуждался, — так говорила моя мама. Так что я ждала, когда он сам захочет общения.

Но он не хотел.

Мы не виделись дольше всех с тех пор, как познакомились, и я скучала по нему. Я все надеялась, что он заберется на дерево, примыкающее к моему балкону, и проберется в мою комнату, чтобы поболтать, как он делал это в прошлом, но стук в окно так и не раздавался.