Всегда вчерашнее завтра

Лякутис, не оборачиваясь, пошел к подъезду своего дома. Вошел в него, поднялся по лестнице на третий этаж — он принципиально всегда избегал лифта, — позвонил в дверь. Открыла Элиза.

— Что с тобой? — удивилась она. — На тебе лица нет.

— Сердце что-то болит, — отмахнулся полковник, проходя в комнату и усаживаясь на диван.

— Не нужно ходить сегодня в театр, — предложила жена, — давай лучше посидим вдвоем дома, посмотрим телевизор.

— Нет, — улыбнулся он: она всегда так тонко чувствовала ситуацию, — мы идем в театр. Одевайся поскорее, а то опоздаем. Ты ведь знаешь, я не беру машину в такие места, чтобы ее не угнали. Поедем на метро.

— Конечно, — ответила жена. — А пока я принесу тебе чай.

Она вышла из комнаты, а он, откинув голову назад, напряженно размышлял о странной встрече. Если незнакомец знает о Савельеве, значит, ему наверняка известно, чем именно они занимались. Лякутис покачал головой. Исчезновение Савельева оказалось для него самым непонятным фактом в той вакханалии развала, которая царила в девяносто первом году. Но откуда незнакомец мог знать о самом факте существования Савельева и его совместной работе с Лякутисом? Это был самый охраняемый секрет в их службе безопасности. И вот теперь, спустя столько лет, все вдруг всплыло, став объектом чьих-то интересов.

Лякутис почувствовал, как сердце действительно начинает болеть. Первое время после переезда в Москву он вообще плохо себя чувствовал. Сказывались перемена места, другой климат. Постепенно привык, успокоился. Но сейчас сердце снова напомнило о себе. Через минуту в комнату вошла жена, и он усилием воли заставил себя не вспоминать о Савельеве.

От спектакля они получили большое удовольствие. Домой возвращались пешком.

Оба любили пешеходные прогулки, ставшие их общей радостью еще в шестидесятые годы, когда курсант Лякутис познакомился со своей будущей женой. Он был однолюб и за двадцать шесть лет их совместной жизни ни разу не изменил своей супруге, даже не помышлял об этом.

Домой они вернулись в двенадцатом часу ночи. И уже готовились спать, когда раздался телефонный звонок. Он подошел к аппарату, думая, что это звонит дочь.

Но услышал все тот же голос незнакомца:

— Вы подумали над нашим предложением? Мы готовы заплатить очень большие деньги.

Лякутис положил трубку. Раздраженно мотнул головой. Почему они не оставят его в покое спустя столько лет? Почему не занимаются этим делом сами? Кому сегодня интересны их служебные тайны? Лякутис понимал, что несколько лукавит с самим собой. Он знал, кому именно могут понадобиться эти тайны. И почему звонивший интересуется именно Савельевым.

Но абсолютно ясно другое. Понятие офицерской чести и элементарной порядочности никогда не позволит ему рассказать ни о документах Савельева, ни о собственной совместной с ним работе. Это, во-первых, достаточно грязно и неприятно, а во-вторых, являлось служебной тайной того ведомства, в котором он работал всю свою жизнь. А продавать секреты он не умел и не хотел учиться.

— Кто звонил? — поинтересовалась Элиза из другой комнаты.

— Ошиблись номером, — нашелся муж, тяжело усаживаясь на стул.

«И все-таки так себя вести нельзя», — подумал полковник. Он похож на улитку, которая заползает в свою раковину и не хочет ничего видеть. Он обязан был подумать об этом еще до того, как к нему обратились с подобным предложением, и сообщить все, что ему известно о совместной работе с Савельевым и документах, которые они готовили.

Лякутис закрыл глаза. Он хорошо помнил слова Савельева, произнесенные в дождливый мартовский день, когда на выборах победил «Саюдис». «Вот теперь, — сказал тогда Савельев, — и начинается наша настоящая работа». Лякутис не хотел признаваться никому, но основной причиной его выезда из республики послужила именно эта работа с Савельевым. Остаться в Вильнюсе означало дать согласие на сотрудничество с новыми властями. А это автоматически вело к полному развалу всего того, что они сделали с Савельевым, и, более того, к полной ломке многих человеческих судеб.

Как профессионал он понимал ответственность такого шага. Не говоря уже о том, что другие спецслужбы, продолжавшие действовать в рамках своих задач и даже усилившие эту деятельность в Литве после обретения ею независимости, никак не позволили бы ему развалить все то, что создавалось десятилетиями.

Лякутис всегда принимал решения быстро, не теряя времени на раздумья. Так же он поступил и сейчас. Часы показывали половину первого, когда он вытащил из кармана своего пиджака записную книжку и нашел телефон Алексеева. Он посмотрел на часы и, чуть поколебавшись, все-таки набрал номер.

— Слушаю вас, — послышался знакомый голос.

— Николай, это я, извини, что так поздно, — сказал Лякутис. Когда он волновался, его прибалтийский акцент становился особенно заметен.

— Что случилось? — удивился Алексеев, зная, как пунктуальный Лякутис всегда строго придерживался негласных правил и не позволял себе по пустякам беспокоить человека.

— У меня к тебе очень важное дело, — признался Лякутис, — завтра нам нужно встретиться.

— Хорошо. А что произошло?