Всегда вместе

— Не из-за варенья ли твоего, Марфа Ионовна? — обращался он к жене. — Голубишное твое варенье слаще вишневого. Ей-богу! Или из-за бражки — крепкая она у тебя. Лучше тебя в поселке никто не готовит.

— Выдумываешь! — сонным голосом отвечала Марфа Ионовна. — Тоже невидаль — варенье да бражка…

— А может, кто раньше нашего разведал, что мы деньги на облигации выиграли? Или под избой нашей кто клад нашел? А мы вот разлеглись и не знаем!

— Спи, косматый идол, все выдумываешь! — сердито отвечала Марфа Ионовна.

Дед замолкал, но все продолжал «выдумывать».

А на следующий день «косматый идол» вновь принимал гостей — доброхотно, любопытливо и кумекая про себя, что к чему.

Первым заявился Кеша Евсюков. Его приход не удивил старика: этот был не гостем — своим. Сбило деда с толку лишь то, что Кеша, с карандашом и бумагой в руках, дотошно допрашивал: как он, Боровиков, в былые времена «старался» по приискам, как хозяйничали встарину англичане на руднике, как дед получил четыре Георгия, как партизанил, как строились заново Новые Ключи.

— «Как, как»! — изнемог наконец дед. — Ты что, Коша, в попы готовишься — меня исповедуешь? У меня грехов нет. Чист, как святцы… Дай ему, Ионовна, варенья из новой банки, пусть помолчит.

Кеша деловито намазывал варенье на пшеничный ломоть хлеба, а расспросы продолжал.

Через несколько дней Боровикова навестил школьный поэт Толя Чернобородов; он пучил на деда бесхитростные круглые глаза, ерошил волосы и тоже записывал, а когда уходил, уже на пороге, воскликнул: «Нашел, нашел! Вот это рифма: деда — победа!» Тут уж Марфа Ионовна усомнилась в Толином здоровье и заявила, что интернатская жизнь не доведет ребят до добра.

Если бы Захар пришел с бумагой и карандашом, дед бы, наверно, выставил его за дверь. Но Астафьев купил деда фотоаппаратом. Юноша был, как всегда, немногословен и только нащелкивал, снимая деда «по бороду», в пояс и полный рост, одного, и с бабушкой, и даже с огромным, в рыжих полосах, котом по прозвищу Арестант.

В солнечный, погожий день ввалился в дом Сеня Мишарин с ящиком красок и холстом. Он усадил школьного водовоза в кресло, и дед просидел полтора часа, не шелохнувшись, пока не взмолился:

— Курнуть-то дай, мучитель!

Едва выпросил пять минут на перекурку.

Было над чем поломать полову деду и Марфе Ионовне, тем более что на все дедушкины расспросы следовали неопределенные ответы.

Наконец пришел Платон Сергеевич, выпил литровую банку боровичихинской бражки и настойчиво допрашивал стариков, в чем они нуждаются, какие у них недохватки и чего хотят.

Захмелел, что ли, дед от бабушкиной бражки, но на язык стал остер и колюч:

— Чего бы хотели? Сына хотели бы увидеть — Павла Петровича Боровикова, что в авиации служит! К дочкам и внукам хотели бы съездить в Ленинград и Харьков! Вот мои нехватки! А насчет одежи не беспокойтесь, Платон Сергеевич, не первый день живу на свете. Нажили, слава богу.

— Ну, а все-таки? — добивался Платон Сергеевич. — Неужто, Данилыч, ничто тебя не интересует?

Дед подлил гостю из жбана бражки и поманил пальцем: «склонитесь поближе».

— Ин-тере-сует, Платон Сергеевич, интересует, — зашептал он, накрывая ухо директора косматой бородой. — Очень интересует меня: почто меня народ обхаживает? Что им от меня надо? Уж вы, по старой дружбе, просветите.

Директор сделал удивленное лицо и взмахнул руками:

— Что ты, Данилыч! Ишь ты! Дело-то какое! А я и не знал! Обхаживают? Ишь ты!

Дед всердцах сплюнул:

— Лукавите вы, Сергеевич, лукавите! — И уже спокойнее сказал: — Ладно, если хотите удружить, то признаюсь: давно мечтаю о трубочке пенковой. Удобная штука, думать помогает. Вот все.

Тем и закончился разговор.

Подошел конец марта.

Субботним вечером Тиня Ойкин и Зоя Вихрева постучали к Боровиковым.

Они застали деда за чаепитием. Возле него на круглой подставке стоял объемистый медный чайник; початая стеклянная банка с голубичным вареньем была придвинута к стакану.

— Какое там заседание? — вытирая расписным рушником медное, как чайник, лицо, опрашивал Боровиков. — У меня ныне банный день! Су-уббота! Что им приспичило? Без деда оправятся!

Тиня, улыбаясь, поглаживал чолку:

— Не сейчас, Петр Данилович, а завтра в шесть часов.

— И не один приходите, — добавила Зоя, — а с супругой. Вот, пожалуйста, билет…

Дед потянулся было за билетом, но проворная Марфа Ионовна опередила его. Повертев билет в руках, она степенно положила его в карман фартука. Боровиков искоса посмотрел на свою супругу, крикнул и взялся за чайник.

— Завтра, говорите? Еще лучше! — добродушно язвил дед. — Дозаседались — недели нехватает, до воскресенья добрались.

— Что с тобой стало, Данилыч? — с неожиданным участием опросила Марфа Ионовна. — Ты, дед, часом не заболел? На заседания ходить — твое любимое дело.

— Тьфу ты, старая, тебе-то чего не сидится!

— Пойдем, Данилыч, — примирительно сказала Боровичиха. — Может, премирование будет или концерт.

— И не забудьте, Петр Данилович, — сказал Тиня Ойкин, — в парадной форме!

— Что я вам — генерал, что ли! Ладно уж…