Всегда возвращаясь домой

– Сперва съешь что-нибудь, – сказала ему молодая женщина. Она отошла в сторонку и сорвала несколько слив и желтых грушевидных помидоров. Она принесла все это Сахелму и проследила, чтобы он поел. Ел он очень медленно.

– Ух, какие сочные, – сказал он.

– Ты очень ослаб, – сказала она. – Тебе нужно поесть как следует, так что съешь все – это плоды твоих садов, поданные тебе чужестранкой. – Когда Сахелм покончил с едой, женщина спросила: – А в каком доме ты живешь?

– В доме Меж Садов, – ответил он. – А ты живешь в доме Шамши, вон там. Вместе с Камеданом.

– Больше нет, – сказала она. – Ну а теперь давай-ка вставай. Покажи мне, где стоит твой дом, что расположен между садами, и я тебя туда провожу. – Она проводила его к дому, поднялась по лестнице на второй этаж, вошла в ту комнату, где он жил, расстелила ему постель и велела: – А теперь ложись. – И как только он повернулся, чтобы лечь, она тут же ушла.

Выйдя из дома, женщина увидела какого-то мужчину, который спускался в Телину между Холмами Телори по тропинке вдоль ручья, и шел он с «охотничьей» стороны, неся на плече убитого оленя. Она поздоровалась с ним.

– Хейя, гость, идущий из Правой Руки, к тебе мое слово и моя благодарность! Здравствуй же, Охотник из Телины!

– Здравствуй, Танцовщица из Ваквахи! – откликнулся он.

Она некоторое время шла с ним рядом.

– Очень красивый он, этот олень из Дома Синей Глины, что отдал себя тебе. Ты своими песнями, должно быть, хорошо убеждать умеешь. Расскажи-ка мне, как у тебя охота прошла.

Модона рассмеялся:

– Я вижу, ты понимаешь, что в охоте главное – рассказать о ней. Ну так вот, поднялся я на Ключ-Гору засветло и заночевал в одной охотничьей хижине, которую хорошо знаю, очень укромное местечко. На следующий день я выследил оленей. Я приметил, какая олениха ходит с двумя самцами, какая – с одним, а какая с самцом и годовалым теленком. Я видел, где они встречаются и собираются и как ведут себя олени-самцы, когда остаются одни. Я выбрал вот этого остророгого олешка и решил ему спеть и уже начал петь про себя, но в сумерках он сам явился ко мне и умер от моей стрелы. Я спал рядом со смертью, и в утренних сумерках ко мне подошел койот, который тоже пел. Теперь я несу этого мертвого оленя в хейимас; им там нужны оленьи копыта для Танца Воды, а шкура пойдет Дубильщикам, а мясо старым женщинам из моего дома, чтобы они его навялили впрок, а рога… Может, тебе нужны эти рога для твоего танца?

– Нет, рога мне не нужны. Отдай их своей жене!

– Такого существа на белом свете нет, – заявил Модона.

Запах крови, мяса и шерсти убитого животного был острым и сладким. Голова оленя покачивалась совсем близко от плеча танцовщицы, в такт шагам Модоны. Семена травы и засохшие стебельки прилипли к открытому оленьему глазу. Заметив это, танцовщица мигнула и протерла свои глаза. Потом сказала:

– Откуда ты узнал, что я из Ваквахи?

– Я уже видел, как ты танцуешь.

– Но только не в Телине!

– Может, и не здесь.

– Может, в Чукулмасе?

– Может быть.

Она засмеялась и сказала:

– А может быть, в Кастохе? А может быть, в Ваквахе? А может быть, в Абаба-бадаба-не? Ну, так или иначе, а сегодня вечером ты сможешь увидеть, как я буду танцевать в Телине. Какие все-таки странные мужчины у вас здесь!

– Что же они такого сделали, что заставили тебя так думать про них?

– Один из них видит, что я танцую, когда я вовсе не танцую, другой не видит, что я танцую, когда я исполняю танец.

– Что же это за мужчина такой? Камедан?

– Нет, – ответила она. – Камедан живет вон там, – и она показала на дом Шамши, – хотя тот странный мужчина утверждает, что это я живу там. А сам он живет вон там, – и она показала вдоль руки города в сторону дома Меж Садов, – и у него бывают странные видения среди помидорных кустов.

Модона промолчал. Он все продолжал искоса посматривать на нее поверх мертвого оленя, стараясь не поворачивать при этом головы в ее сторону. Они подошли к огородам, и Изитут остановилась со словами:

– Я пришла сюда, чтобы нарвать помидоров для нашей труппы.

– Если твоим актерам еще и мясо понадобится, то пожалуйста, вот оно. Вы здесь, наверно, несколько дней пробудете? Тушу сперва ведь непременно нужно подвесить.

– Но ведь это мясо нужно старым женщинам из твоего дома, они собирались вялить его.

– Я дам им сколько нужно.

– Вот настоящий охотник! Всегда все раздает! – сказала танцовщица, смеясь и показывая свои зубки. – Мы пробудем здесь по крайней мере четыре или пять дней.

– Если вам нужно мясо на все это время, я могу подстрелить еще олененка на жарево. Сколько вас всего?

– Девять и еще я, – сказала Изитут. – Этого оленя вполне достаточно; мы и так будем переполнены мясом и преисполнены благодарности. Скажи, что нам сыграть на пиру, который ты для нас устроил?

– Сыграйте «Тоббе», если можно, – сказал Модона.

– Мы сыграем «Тоббе» на четвертый день.

Она рвала помидоры, желтые грушевидные и маленькие красные, и складывала в корзинку. День был жаркий и солнечный, наполненный разнообразными ароматами, цикады пронзительно орали вокруг, не умолкая ни на минуту. Мухи слетались на кровь, застывшую на шкуре мертвого оленя.