Всегда возвращаются птицы

Отец Ниночки руководил важным заводом, мать занимала влиятельный партийный пост. На курсе одну Ниночку называли уменьшительным именем. Не из ласковых побуждений, а потому, что двадцатилетняя девушка выглядела максимум на пятнадцать лет и вела себя поначалу, как невоспитанный подросток. Безукоризненная ее фигурка обещала никогда не меняться, о чем Лариса, по обыкновению, злословила: «Маленькая собачка до старости щенок». Густо крашенные ресницы придавали глазам Ниночки мрачноватое мерцание, длина ресниц поражала самое смелое комсомольское воображение. Под косметикой в стиле немого кино она, очевидно, пыталась скрыть комплекс инфантильности. В институте ее боевую раскраску осуждали, но так, чтобы это не дошло до слуха декана.

Выяснилось, что учеба и Песковская патологически несовместимы. Если она садилась на лекциях близко к кафедре, преподаватели раздражались и читали предмет через пень-колоду. Поговаривали, будто Ниночка успела сменить три вуза и нигде не протянула дольше семестра. Но глупой она вовсе не была. Просто ее способности лежали за границей избранного родителями образования. На французском языке девушка шпарила, как на родном. Того же Мопассана, возмутившего идейно выдержанную Ларису, читала в подлиннике и любила Ван Гога, несмотря на отрезанное ухо и предосудительную манеру импрессионистской живописи. Понятно, что для культработы эти неофициальные достижения и любви не годились.

К большей части однокурсников Ниночка относилась с пренебрежением, то есть в упор не видела. «Народу полно, интересных людей мало, а я – одна такая», – заявляла она всем своим видом. Независимая ее душа не принимала философию равенства и братства.

За преданность делу партии матери Ниночки когда-то простили родство с «бывшими». Мать не предполагала, что усиленно скрываемая порода совершит марш-бросок сквозь несколько поколений и с сокрушительной силой выстрелит в единственное дитя, рожденное поздно, после взятия многочисленных карьерных, а затем санаторно-больничных бастионов. Дочь получилась копией прабабки-дворянки, унаследовала ее старосветскую привычку воротить нос от всего не comme il faut и даже склонность к легочным заболеваниям.

В малом возрасте любимым словом болезненной девочки было детское словечко «льзя». Разнообразные «льзя» росли вместе с дочерью, принося родителям кучу хлопот и неприятностей. «В семье не без урода», – вздыхала отцовская родня, поднявшаяся к интеллигенции из честных пролетарских кругов. А плевать Ниночка хотела на порицающие поговорки и прочую критику. Ну и пусть урод, зато любимый до затмения родительского разума. Отец с матерью из кожи вон лезли, чтобы жизнь у ненаглядного ребенка была сплошным праздником.

Андрей сразу заинтересовал Ниночку полным равнодушием к ее поведению. Ведь экстравагантность тогда приносит удовлетворение человеку, когда возбуждает чье-то удивление, а лучше – негодование. Непритворно безразличный Гусев задел воспаленное вседозволенностью самолюбие Ниночки, поэтому на первую общекурсовую лекцию по истории КПСС она явилась в рубахе-апаш и брючках, заправленных в мягкие итальянские сапоги выше колен.

Отчаянное пижонство студентки вызвало скандал и сорвало занятия. Андрей воспользовался переполохом и спокойно принялся читать какую-то книгу. Не оценил дерзкую экипировку однокурсницы, не поразился ей, не осудил! Неотзывчивость Гусева потрясла Ниночкин выхоленный эгоцентризм до основания.

Парторг Борис Владимирович назвал выходку будущей культработницы реакционной провокацией. Контрреволюционерку препроводили в деканат, оттуда – домой, переодеваться и стирать с лица «Веру Холодную»[23]. Дядя пригрозил отчислением. Племянница впервые почти искренне попросила прощения.

Вначале она возненавидела Андрея. Но ненависть – страсть со знаком минус. Ненависть могла быстро сжечь душу и слабое тело. А что взамен? Ниночка начала мечтать, чтобы Гусева каким-то образом не стало. Никогда и ни для кого. Потом вдруг подумала – ни для кого, кроме нее, и нечаянно на этой мысли утвердилась. Так у всех на глазах развернулся односторонний роман.

Видя ее танталовы муки, враги злорадствовали. Беспечный Гусев не догадывался, что мстит ломаке за высокомерие. Назойливая девушка его тяготила. Он старался сплавить ее подальше и забывал всюду, куда она с ним напрашивалась. Ниночка поняла – ослепительным оперением Гусева не проймешь, и стала одеваться скромнее. Отошла на второй план, за спины, в тень. Постепенно Андрей и привык к ней, как к тени. Тень не замечают, однако избавиться от нее нереально. В Ниночке проснулась прабабкина целеустремленность и способность использовать этот фактор движения как форму существования. Когда-то упрямая тяга к цели довела прабабку до самопожертвования – заставила ее последовать за мужем в Сибирь и спасла его от гибели в холодном краю.