Голос Пресли лился из двери открытой Ниночкиной комнаты. Разветвленная труба коридора искажала звуки, делала их гудящими и сантехническими. Водопроводную тему разнообразили темпераментные вскрики Тенгиза.
– Иди, иди, – тыльной стороной пенной ладони Марина отерла пот со лба. – Обидно, что Нинка наорала на меня при посторонних, но она вообще-то не часто орет. Так-то будто не видит – есть я, нет, как на вещь смотрит. Зато Тамара Евдокимовна детворе моей посылает и в оплате не скупится… Иди, танцуй, а то мне же попадет.
Глава 10
Знак «Т»
В аллее Изу догнал Андрей. Был он в легкой куртке из болоньи – модной, хотя и неяркой, серой с белыми вставками и вязаными в резинку манжетами. Иза только что эту иностранную куртку на нем разглядела и вдруг подумала с машинальной неприязнью – стиляга.
– Ты чего убежала?
– Не люблю танцевать на сытый желудок. Ты-то почему ушел?
– Без тебя стало скучно.
– А Ниночка?
– Ей не привыкать.
– Ты, оказывается, жестокий…
Они шли по затаенной весне. Березы стояли тихие, торжественные, взволнованно вслушиваясь в брожение юных соков. В голубизне воздуха, процеженного смолистым дыханием набухших почек, витали зеленые грезы. А настроение противоречило чудесному дню. В голове толклись сумбурные мысли, вызванные Ниночкиной повелительностью и тем, что ненароком просочилось из слов Марины. Иза думала: вот Хрущев обещал приблизить коммунизм, потом Никиту Сергеевича сменил Леонид Ильич и не опроверг взятых обязательств. Отчего же тогда большая часть страны вынуждена мириться с неполноценностью жилья и быта в ожидании светлого будущего, в то время как меньшая часть не заморачивается никаким самоограничением? Меньшей уже хорошо. Даже продукты пакуются для нее в дефицитные целлофановые мешочки вместо коричневой технической бумаги, привычной в тех магазинах, что для всех. Мелочь, но показательная… Значит, в стране одинаковых возможностей такое возможно?
– Домработница Песковских сказала, что у партийного начальства есть специальные продуктовые магазины и столовые. Это правда?
– Не знала? Смешная! – засмеялся Андрей. – Вроде умная, а иногда, извини…
– Дура?
– Пещерная девушка. Вы с Ксюшей обе кроманьонки!
– Нет, мы не кроманьонки, – не обиделась и тоже засмеялась Иза. – Мы – культурные коровы…
– В прошлом году я был таким же наивным.
– Теперь не наивный?
– Теперь – нет.
– Потому что дружишь с Песковской?
– Я одинаково дружу с ней и с вами. Ты ошибаешься, если думаешь, что Ниночка – плохой человек. Она не плохая, просто избалованная. Но ты, должно быть, заметила – Ниночка меняется.
– Можно научиться сдерживать капризы и вести себя прилично. А совесть, Андрей? А уважение к людям… пожилым? Не поздно?
– С совестью у Ниночки, не поверишь, все в порядке. Только она глубоко. Душа ведь не тело, медленно просыпается. Я помогаю Валентину Марковичу в цирке и видел, как муштруют диких кошек.
– Дрессируешь?
– Воспитываю.
– Поддается?
– Эгоизм не успел огрубеть.
– А сказал – дружишь со всеми одинаково.
– Мне интересно наблюдать, что получается… Да, забыл спросить: почему ты связываешь потерю моей наивности с Ниночкой? – Андрей понял, что прозвучало двусмысленно, и смешливо поднял брови.
– Потому что ты раньше нас побывал в ее доме.
– Понятно. Тебя задела Книга о вкусной и недоступной пище и прочие радости жизни по спецпривилегиям.
Андрей рассказал, что, кроме отдельных от народа столовых и магазинов, люди высшего партийного ранга пользуются услугами закрытых поликлиник, больниц, санаториев, ателье; он и сам толком не разбирался в сложностях так называемых спецпривилегий, но был уверен, что в материальных притязаниях партийная власть мало чем отличается от буржуазной. Разницу Андрей видел во лжи. По его мнению, в отличие от дореволюционных правителей, не делавших секрета из средств личного обогащения, нынешние изо всех сил старались скрыть свои шкурные интересы.
Иза возразила, вспомнив социалистический постулат «от каждого по способностям, каждому – по труду». Если от него отталкиваться, то все правильно, ведь руководить огромной страной очень сложно, и руководители, между прочим, народом избраны. Невольно соглашаясь в уме с Андреем, Иза перечила ему из тех же двойственных соображений, которые охватили ее давеча в мысленном споре с Ларисой.