Всего лишь капелька яда

«В. предложил мне переехать к нему. Это удивительный человек. Он говорит, что в наше время английский — это все. Накупил мне самоучителей и пообещал найти для меня хорошего преподавателя. Только все равно непонятно, зачем мне английский? Если бы он предложил мне поступить в медицинский или юридический, как советует мама, все было бы ясно: он хочет, чтобы я развивалась. Но почему именно английский?

По ночам он не дает мне спать. Он очень большой, сильный, и мне иногда кажется, что он меня когда-нибудь задушит или придавит… Бывает груб, но потом всегда извиняется. Есть в нем что-то от животного. Но это все ночью. Утром же и днем он — совершенно другой человек. Он говорит, что я очень красивая и должна пользоваться своей красотой. Еще он занимается моим воспитанием. Хотя я была уверена, что этим в свое время занималась моя мама. Я не пойму, кого он из меня собирается сделать».

1 ноября 1995 г.

«В. привел меня в «Элеонору» — салон красоты. Я не выношу запаха парикмахерских с тех пор, как проработала там какое-то время. Но не скрою, что мне доставило огромное удовольствие ощущать на себе прикосновение женских рук, которые занимались моим лицом, волосами, ногтями. Я вышла оттуда какая-то обновленная. В. сказал, что это надо делать регулярно. Мы отъехали немного от «Элеоноры», и он взял меня прямо в машине.

От моей прически не осталось и следа. Он меня измучил, довел до слез. Я ему сказала, что не верю, что его хоть сколько-нибудь интересует то, что происходит в моем сердце или голове. «Я интересую тебя лишь ниже пояса». Вот так ему и сказала. Он заявил, что это и есть любовь. А когда мы приехали домой, мне позвонила мама. Я разговаривала с ней по телефону, а В. в это время снова раздел меня… Вот так, с телефонной трубкой в руках, я и стояла, опершись на стол и плача от всего того, что он со мной делал. А мама думала, что у меня аллергия, потому что я всхлипывала… Я так не выдержу».

15 ноября 1995 г.

«Мама подробно меня расспрашивала о В. Я поняла, что ей хотелось бы, чтобы я, как раньше, жила с ней. Она скучает по мне. Но у В. такая квартира! Когда он уходит на работу, я просто отдыхаю. Правда, в последнее время что-то болит внутри. Я не удивлюсь, если там обнаружатся какие-то разрывы. Сегодня вечером к нам должны приехать друзья В. из Франции. Мы вчера ездили в «Саварен» смотреть вечернее платье. В. купил мне очень открытое платье за четыре с половиной миллиона».

16 ноября 1995 г.

«Я вчера сбежала от В. в черном платье, которое он мне подарил. Это были никакие не французы, а просто его московские друзья. Они напились и предложили мне то, чего раньше делал со мною он сам. Я успела прихватить несколько сотен долларов, выбежала из квартиры, остановила такси и приехала к маме. У меня внутри пустота. А еще непроходимая боль. Я не удивлюсь, если встречу В. на улице, а он со мной не поздоровается».

20 ноября 1995 г.

«В. звонит мне и просит вернуться. А у меня температура и кровотечение. Завтра я иду с мамой к врачу. В. сказал — впервые! — что любит меня и что не может без меня жить. Мама слышала наш разговор, вернее, она слышала лишь то, что говорила я. Но она все поняла. «Решай сама», — сказала мне она. Но я знаю, что она думает обо мне и В. Она не верит в наше будущее. И все мои попытки доказать ей, что я все еще нахожусь в поисках моего мужчины, приводят лишь к новым разочарованиям. Она жалеет меня. Ничего не говорит, но так смотрит на меня, что мне все становится понятным. Она никогда меня ни в чем не упрекнет. Я это знаю. Но и жить так, как она, совершенно одна, без мужчины, не собираюсь. Я верю, что после В. будет другой мужчина. Я не хочу той независимости, которой мама так гордится. Я хочу быть зависимой. Если человек независим, то он никому не нужен. Это нельзя назвать счастьем. Это самообман».

30 ноября 1995 г.

«Я лежу в больнице. Это гадкое и отвратительное место. Даже сад, который окружает больницу, кажется мне пропитанным запахом карболки и пенициллина. Здесь женщин режут, как лягушек. Что-то вырезают, пришивают, удаляют, прижигают. Как в концлагере. Я еще в лучшем положении, чем некоторые из больных. Меня лечат безболезненно: спринцуют. А за что мне все это? Я устроена иначе, чем мужчина, меня больше беспокоит душа, нежели тело.

Но когда смотришь из окна на больничный сад, мокнущий под дождем, то в голову лезут только мрачные мысли. Так ли уж важна душа?

И еще. У состоятельных женщин нет проблем с обезболиванием. Они платят большие деньги за то, чтобы операция прошла без осложнений. К ним и отношение другое. Да и в обществе так заведено: уважают больше тех, кто богаче. Это аксиома, и поэтому доказывать обратное — занятие бесполезное и крайне неблагодарное. А потому, милочка, говорю я сама себе, делай выводы. Ежедневно. Ежеминутно. Ежесекундно.

Иногда я вспоминаю Алика, его смех, его веселые глаза, которые дарили мне так много счастья. Куда это все подевалось и почему я сейчас лежу здесь одна?