Всего лишь несколько лет…

А Женя хотя и верила, что все должно измениться, но после хлопот, и ожиданий, и объяснений уже поняла, что ждать надо долго. Очутившись одна с Витей, она поняла и другое: нельзя при сыне обнаруживать свое горе — надо показать ему пример мужества, принять беду не согнувшись, глядеть ей в лицо, если можно, с улыбкой. Она не замечала, что Витя мысленно уже обвинял ее. Не видя перемен, он сердился, что Женя их не добивается. «Не чета отцу, нет энергии».

Постепенно он переставал спрашивать ее о будущем, и она также об этом не упоминала.

В доме ее мужа было принято говорить друг с другом как-то иронически, шутливо, легко. Любовь любовью, а чувства не должны слишком обнаруживаться даже среди своих, в семье. Этого придерживался и Артемий Павлович, родные которого, потомственные интеллигенты и революционеры, были также скупы на изъявления чувств. «Только без сентиментальности, это дурной тон, детка, так же как и манера говорить громко и жестикулировать».

Авторитет мужа был непререкаем, и Женя не только соглашалась с ним, но принималась в этом же духе воспитывать Витю. Он также научился иронизировать, если речь заходила о чем-нибудь важном или задушевном. Это привилось, как и манера называть родителей по именам. «Темы» уже не было, но оставалась Женя. Когда она заболевала, Витя спрашивал с насмешкой: «Ты что? Умирать собралась?» А когда заболевал он, Женя, вся в тревоге, говорила: «Это безобразие. Немедленно прекратить».

С годами эта привычка к иронии сделалась для них настолько сильной и постоянной, что уже стало невозможно сказать что-нибудь «взаправду». Один лишь раз, заступившись за одноклассницу Вити, о которой он неуважительно отозвался, мать попробовала переменить тон. Витя посмотрел на нее с удивлением.

— Да ты что? Проповедовать собираешься? Ты стареешь, Женя.

«Следовало бы называть меня мамой», — подумала она. Но не в силах решиться на крутую перемену, чувствуя, что это нарушит мир, она капитулировала тогда, отшутилась…

— В общем, истоки своей вины можно проследить, — сказала она соседу.

— Не все, — возразил он, — и не главные. Да и проследить мало. Надо исправить.

Глава пятая ПРОДОЛЖЕНИЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ

Как же быть теперь? Дела шли все хуже. Виктор становился все нетерпимей. Тяжело стало, когда он заболел гриппом: не хотел принимать лекарство, почти не разговаривал с Женей. Василий Львович три дня не приходил. Женя знала, что его и дома нет. Может, бродил на морозе.

На четвертый день он пришел и сидел довольно долго.

— У Любы занятия. Готовится, — объяснил он.

Наутро Виктор сказал Жене:

— Пускай твой протеже убирается, слышишь? А то я ему сам скажу.

— Да чем он тебе мешает?

— Стало быть, мешает. Пусть убирается.

Теперь он говорил не иронически, а просто грубо.

— Это невозможно, Витя.

— Хорошо. Тогда я уйду. Совсем.

— Куда это, интересно узнать?

— На завод. Мне дадут общежитие.

— Ты несовершеннолетний. Тебя спросят о родных.

— Я знаю, — голос у Вити зазвенел, — но мне скоро шестнадцать.

— Пожалуйста, не взвинчивай себя, — сказала Женя, сбитая с толку этим новым неприятным тоном и боясь, что он утвердится у них, — ничего страшного не произошло.

— Ты всегда поступала так, как тебе удобно. Но — не мне.

Он стал укладывать книги, потом вытащил свой чемодан.

— Что же получается, Витя? — начала она, с тревогой вглядываясь в его замкнутое, упрямое лицо. — Если бы мы жили в оккупации и, скажем, партизан попросил бы у нас убежища…

— Ну знаешь ли: это не сравнение. Сегодня же чтобы его здесь не было.

— Вот что я тебе скажу… — Женя помолчала немного. — Ты не заставишь меня нарушить слово. Раз я сама предложила человеку гостеприимство, то не прогоню его.

— А я прогоню. Я не предлагал.

— Я тебе не позволю.

— Ты не можешь позволить мне или не позволить.

— Могу. И пока ты живешь под моей крышей…

— Пожалуйста. Не нужна мне твоя крыша!

Это было еще сегодня утром. Не позавтракав, Витя схватил портфель и убежал. Чемодана не взял с собой.

Женя была разозлена так, что даже не обеспокоилась вначале. Каков мальчишка! «Вот что значит расти без отца!» — сказали бы кумушки. Да что вы, кумушки, понимаете! При чем тут отец? Он не занимался сыном, слишком был занят. Лишь иногда, в свободный день, возьмет его с собой на прогулку, и какой это был праздник для Вити, какое благоговение испытывал он! А ведь я-то его лучше знала. И бессонные ночи, и тревоги, и безмерная радость при каждом новом шаге, новом слове… Я всегда была с ним, а он меня забывчиво и небрежно любил; сказать по правде, в грош не ставил… Говорят, отец восстанавливает нарушенный порядок. Да он его сам нарушал! И все ошибки отца не мне ли, матери, приходится поправлять? Конечно, Артемий и не мог заниматься воспитанием сына, у него была другая высокая задача. Но не внушайте, не внушайте сыновьям, что мать — это лишь исполнительница мужниной воли!

Пришел почтальон и принес письмо от Снежковых. От Кати.