«Неужели деревню будут сносить? — сердце у Василия Петровича застучало быстрее, — неужели победа? Вот так сразу все и закончится?»
— Они что, обалдели? — Юрик, наверное, подумавший о том же, в сердцах сплюнул. — Люди строили, а они ломать будут?
— Что ломать? — переспросил Василий Петрович.
— Не знаю, храм, дома? Какая разница, все равно нельзя.
— А вот это, сын, не наше дело. Нам-то вообще, какая разница, будут там что-то ломать или нет?
— Большая! — Юрик взглянул отцу в глаза и еще раз добавил: — Большая!
— Пойдем, чаем тебя напою, — Василий Петрович положил руку сыну на плечо, — мать-то следом за тобой, надеюсь, из больницы не убежит? А то еще и с ней нянчиться придется.
— Можно подумать, ты со мной нянчишься! Ладно, пойдем.
На веранде «окопались» члены оперативного штаба. На столе были разложены карты, стоял монитор, над которым как раз склонилось несколько голов. Давешний следователь ФСБ недовольно взглянул на них, но ничего не сказал.
— На кухне посидим, — сказал Василий Петрович.
Заваривая чай, он рассказывал сыну, как бравые омоновцы пресекали массовые безпорядки рядом с забором их участка, как потом не менее браво использовали боезапас на околице деревни, освобождая заложников. И про неожиданную тишину, и про погоню в Больших Росах, и про исчезновение майора Васнецова. Сын слушал внимательно, молча кивал и вдруг спросил:
— Что-то ты мне, пап, не договариваешь. Есть такое дело?
— Пей чай, остынет, — сердито одернул его Василий Петрович — желание пооткровенничать у него уже напрочь пропало.
— До деревни прогуляемся? Не слабо? — предложил сын.
— Прогуляемся, — Василий Петрович, допив чай, отодвинул кружку, — почему бы нет?
Когда они добрались до центра деревни, было около двух часов пополудни. Василий Петрович с самого утра опять облачился в милицейский мундир, так что по дороге их никто не останавливал. По дворам и палисадникам, меж старых сараев и заборов бродили дозиметристы, саперы с миноискателями и еще невесть какие люди, одетые и «по форме», и «по гражданке». Напротив магазина у разрушенного отделения связи работал экскаватор. Котлован под его ковшом достигал уже изрядных размеров.
Юрка отправился прояснить смысл этих грандиозных раскопок.
— Тоже мне, искатели Геркуланума и Помпеи, — ворчал он, — свихнулись совсем, туннель в Эстонию хотят прорыть? Ну-ну!
А Василий Петрович задержался у стены магазина. Умное изречение на счет того, что «осторожность — мать премудрости», оставалось на месте, только кто-то его попытался дополнить, приписав рядом углем еще несколько не употребляемых в приличном обществе слов. Что ж, люди зря времени не теряют. «А ведь прав дед Коля, — Василий Петрович перебирал глазами красные буквы, — какого рожна я во все это ввязался? Сидел бы себе тихо у озера, ловил бы рыбку». Тут он поймал себя на мысли, что думает о встрече с Николаем Дорофеевичем как о чем-то, действительно имевшим место быть. Да что это с ним? Он встряхнулся, пытаясь избавиться от наваждения. Так и свихнуться недолго!
Чуть ранее всех этих его размышлений, в тот момент, когда они с сыном только что достигли деревенской площади, в природе произошли некоторые изменения. Прекратился порывистый ветер, стало заметно светлее, а воздух потеплел. Уже подзабытое солнце раздвинуло свинцовую вату облаков и с материнской заботой взглянуло на землю. Мир внизу расширил грудь и расправил плечи, еще бы чуть-чуть, и он запел. Возможно, это была бы песнь весны? Или сразу лета? Жаль, никому не довелось подумать над этим. Потому что слишком коротки были эти мгновения милости природы. И слишком важные события пришли к ним на смену…
Василий Петрович все еще перечитывал краснобуквенное изречение, как вдруг сильный порыв ветра заставил деревню вздрогнуть, будто кто-то большой резко выдохнул воздух, так что избы и сараи, словно картонные домики на столе, заколебались и сдвинулись с места, деревья же сбросили с себя последние остатки листвы. Со стороны озера донесся стон, похожий на отдаленный гудок парохода, а солнце выплеснуло на землю ушат особенно яркого света. На миг Василий Петрович как будто ослеп… Но в следующую секунду зрение вернулось, и он увидел Васнецова. Его фигура сначала обрисовалась в просвете меж двух ближайших сараев, затем скрылась за ржавеющей тракторной тележкой и опять появилась уже совсем близко от него. Майор, приветствуя, помахал ему рукой.
— А вот и тень отца Гамлета, — удивляясь собственным словам, сказал Василий Петрович и махнул ответно.
Может быть, юмор действительно — последнее прибежище милиционера? По крайней мере, Василию Петровичу склонность к юмору в последнее время сильно помогала жить.
— Ну и как на том свете? — спросил он у Васнецова.
— Шутки у вас, — тот перекрестился и обвел взглядом площадь. — Что тут происходит? Откуда техника, спецназ, саперы?
— Хороший вопрос, — Василий Петрович опять собрался сказать что-нибудь смешное, но увидев собирающихся на площади пропавших омоновцев, спросил:
— Где вы были столько времени? Вас же мертвые только не ищут?
— Зачем искать? — удивился Васнецов. — Два-три часа постояли в церкви.