Всего лишь женщина. Человек, которого выслеживают

Вот таким образом мне постепенно удалось отучить мою любовницу от ее изначальных вкусов и привычек, и я, сам того не желая, сделал ее другой, нежели она была раньше. Бедняжка, быть может, даже не отдавала себе в этом отчета. Однако ее внешний вид теперь не выдавал в ней крестьянку: она стала покупать себе флаконы духов, ленты, пудру… больше уделять внимания своему туалету, тщательнее причесываться. Мне не на что было жаловаться… И все же меня не оставляло беспокойство, как бы кто-нибудь не заметил этого, так как моя мать не стала бы терпеть, чтобы одна из ее служанок вдруг позволила себе скомпрометировать добрую репутацию ее заведения.

Вот уже восемь месяцев Мариэтта принадлежала мне… восемь месяцев, в течение которых никто еще не смел предположить, что она была в доме не только прислугой. Мне должно было вот-вот исполниться шестнадцать лет. Приближалась зима… Ах, провинция с ее затянутым облаками небом, с ее дождями, с ее освещенными лавочками, с ее черными, пустынными улицами!.. Мне вдруг показалось, что Мариэтта слишком часто выходит из дому.

— Где эта девчонка?! — спрашивала моя мать.

У Мариэтты всегда была наготове отговорка, как для моей матери, так и для меня. В чем я мог ее упрекнуть? Она принимала меня каждую ночь в своей комнате. Она расточала мне те же ласки, доставляла все те же удовольствия. Так что я не мог усомниться в искренности ее объяснений. И все же, видя, что у нее то и дело появляются обновки, я становился все более и более подозрительным… Где она брала деньги? Ведь не на свой же заработок она смогла купить вот эти красивые туфли, которые у нее на ногах, эти прозрачные чулки, это белье, которое она теперь носила, вместо прежних грубых полотняных рубах. Тщетно я пытался у нее выяснить, откуда у нее средства на покупку таких нарядов: она говорила мне о сэкономленных деньгах, и завершалось все это тем, что я на какое-то время верил ей… Чтобы на следующий день задавать самому себе те же вопросы и оставлять их без ответа.

В конце концов я пришел к выводу, что Мариэтта, должно быть, утаивает что-то из тех денег, которые моя мать давала ей на провизию: таково было единственно возможное объяснение, хотя и вызывавшее во мне некоторую досаду. Оно немного стоило, но я предпочел остановиться на нем, чтобы не думать, что Мариэтта поддерживает с кем-то еще такие же отношения, как со мной, и берет за это деньги.

Только одна подобная мысль уничтожила бы все очарование любви, привязавшей меня к Мариэтте; я не говорю, что она заставила бы меня порвать с ней, так как было уже слишком поздно. Но то, что моя любовница может иметь нечто общее с теми женщинами из Тулузы, было мне тем более отвратительно, что с их любезностями у меня ассоциировался исключительно облик наиболее ненавистного мне человека.

…Вот какие случаются в жизни вещи… Нелегко быть хозяином положения. Напротив, достаточно об этих вещах подумать, как они с такой притягательной силой завладевают вашим разумом, что без них уже не мыслится никакое удовольствие. Думая о женщинах из Тулузы, я, презирая их, допускал, что им за их труды платят. Между тем среди них я приглядел одну, столь же хорошо сложенную и приятную, как Мариэтта. Я сравнивал их, и, хотя неизменно отдавал предпочтение моей подруге, это не мешало мне смешивать их в своем воображении в один волнующий тип женщины. Все кончилось тем, что я вдруг стал подумывать о том, что для меня вовсе не исключена возможность вести себя с женщиной из Тулузы таким же образом, как я вел себя с Мариэттой. Разница состояла только в одном — я должен был бы ей заплатить. Денег у меня не было. Я перенес эту оскорбительную мысль о деньгах на мою любовницу, и мне показалось почти естественным, как в один прекрасный день кто-то, неважно кто, смог бы заплатить Мариэтте — ведь я и сам допускал возможность иметь за плату другую женщину вместо нее.

V