Всего один день

— Думаю, что ни то, ни другое. — Ди смотрит на меня с недоверием. — Всего одну пьесу, клянусь. Уверена, что ее можно найти на диске.

Он долго смотрит на меня, словно делая рентген, чтобы увидеть мою реальную сущность. Потом приходит к заключению, что со мной все в порядке или же что у него просто нет выбора, закатывает глаза и громко вздыхает.

— Вообще-то есть не одна версия «Двенадцатой ночи», — внезапно его голос и манера речи совершенно меняются. Даже лицо становится по-учительски серьезным. — Есть фильм с Хеленой Бонэм Картер, она просто восхитительна. Но если уж пускаться на такой обман, лучше брать сценическую версию.

Я смотрю на него, офигевая. Он — на меня, а потом уголки его губ поднимаются в едва заметной ухмылочке. И я понимаю, что верно сегодня сказала: все выдают себя не за тех, кто они есть на самом деле.

Двадцать один

Февраль

Колледж

В течение нескольких недель после начала семестра мы с Ди пытались встречаться в библиотеке, но на нас косо смотрели, особенно когда он восклицал что-нибудь на разные голоса, а они у него были действительно разные: торжественный английский акцент в роли Генриха, смешной провинциальный ирландский — хотя он, наверное, пытался изображать уэльский, когда читал за Флюэллена, вычурные французские говоры от лица французских персонажей. Я же с акцентами не заморачиваюсь. Мне хватает просто все правильно прочитать.

В общем, в библиотеке на нас слишком часто шикали, и мы перебрались в студенческий центр, но там стоял такой шум, что Ди меня не слышал. Он читал так хорошо, что вы бы подумали — он учится на театральном. Хотя я предполагаю, что на самом деле — на историческом или политологии. Он мне сам не говорил: мы просто читаем, не общаемся. Но я мельком видела его учебники, у него там одни тома по истории рабочих движений или трактаты о формах правления.

Так вот, прямо перед тем, как начать вторую пьесу, «Зимнюю сказку», я предлагаю ему перейти в мою комнату, где после обеда обычно спокойно. Ди долго смотрит на меня, но потом соглашается. Я говорю, чтобы заходил к четырем.

Я выкладываю на блюдо печенье, которое продолжает слать мне бабушка, и завариваю чай. Я понятия не имею, чего Ди ждет, но я впервые приглашаю кого-то к себе в гости, хотя я и не уверена, можно ли в данной ситуации рассматривать его как гостя.

Но, увидев печенье, Ди ехидненько улыбается. Сняв куртку, он вешает ее в шкаф, хотя я свою бросила на стул. Потом он скидывает ботинки. И осматривается.

— У тебя часы есть? — интересуется он. — А то мой телефон сдох.

Я встаю и показываю ему коробку с будильниками, которые я убрала обратно в шкаф.

— Выбирай.

Он долго рассматривает коллекцию и останавливается на часах ар-деко из красного дерева сороковых годов прошлого века. Я показываю, как они заводятся. Ди спрашивает, как поставить будильник. Я объясняю. Он заводит его на пять пятьдесят и говорит, что к шести ему на работу в столовку. Читаем мы обычно не дольше получаса, так что я не знаю, зачем ему заводить будильник. Но молчу. На эту тему. И на тему его работы, хотя мне и любопытно.

Ди садится на стул возле моего письменного стола. Я — на свою кровать. Он берет со стола тубус с плодовыми мушками и рассматривает их с некоторым удивлением.

— Это дрозофилы, — объясняю я. — Я развожу их для уроков биологии.

Он качает головой.

— Если не хватит, обращайся, у моей мамочки на кухне их полно.

Я хочу спросить, где эта кухня. Откуда он. Но мне кажется, что Ди к этому не расположен. Или я. Может, заводить друзей — это особый навык, а я тот урок пропустила.

— Ладно, пора работать. До встречи, дроздофилы, — говорит он насекомым. Я не поправляю.

Мы читаем начало «Зимней сказки», там хорошая сцена, когда Леонтес психует, подозревая Гермиону в измене. Когда мы заканчиваем кусок, Ди убирает Шекспира, и я думаю, что он сразу пойдет, но он достает другую книгу, некого Маркузе[36]. И бросает на меня мимолетный взгляд.

— Налью еще чаю, — говорю я.

И мы молча занимаемся. Это прикольно. В пять пятьдесят звонит будильник, Ди собирается на работу.

— В среду? — спрашивает он.

— Да.

Через два дня все повторяется, печенье, чай, он здоровается с «дроздофилами», читаем вслух Шекспира, молча учимся. Не разговариваем. Просто работаем. В пятницу в комнату входит Кали. Она впервые видит в моей комнате Ди — да и вообще кого-либо — и пристально смотрит на него. Я представляю их друг другу.

— Привет, Ди. Рада познакомиться, — она внезапно начинает заигрывать.

— Нет, это я рад, — отвечает он с преувеличенным воодушевлением.

Кали смотрит на него и улыбается. Потом подходит к шкафу и достает бежевое пальто и рыжевато-коричневые замшевые ботинки.

— Ди, можно у тебя кое-что спросить? Как думаешь, эти ботинки можно надеть с этим пальто? Не слишком однотонненько?

Я смотрю на Ди. На нем светло-голубые спортивные штаны и футболка, на которой блестками написано «Я ВЕРЮ». Я уж не знаю, почему Кали признала его экспертом в сфере моды.

Но Ди сразу включается:

— Ой, детка, ботинки отличные. Может, мне даже придется их у тебя отобрать.