Всего один день. Лишь одна ночь

– Я знаю, что ты меня родила, – говорю я.

– Просто я растила тебя девятнадцать лет, а теперь ты исключаешь меня из своей жизни. Я не могу ничего про тебя выяснить. Не знаю, чему ты учишься. Не знаю, с кем дружишь. Не знаю, зачем тебе в Париж, – она как-то вздрагивает со вздохом.

– Но я-то знаю. Может, пока этого достаточно?

– Нет, не достаточно, – ее голос снова становится резким.

– Придется пока как-то этим обойтись, – дерзко отвечаю я.

– Значит, теперь ты будешь правила диктовать, так?

– Нет никаких правил. И ничего я не диктую. Но сейчас тебе остается лишь положиться на то, как ты меня воспитала.

– Воспитала. В прошедшем времени. Я бы не хотела, чтобы ты говорила так, будто отстраняешь меня от моей работы.

Меня это удивляет – не то, что она считает меня работой, а намек на то, что в моей власти ее увольнять.

– Я думала, что ты хочешь вернуться в пиар.

– Я хотела, ага, – хохочет мама. – Говорила, что вернусь, когда ты закончишь начальную школу. Потом – когда перейдешь в старшие классы. Когда получишь права, – она трет глаза тыльной стороной ладони. – Тебе не кажется, что, если бы я хотела снова выйти на работу, я бы уже это сделала?

– Так почему же не вышла?

– Я не этого хотела.

– А чего ты хочешь?

– Чтобы все было как раньше.

Это меня почему-то злит. По той причине, что это одновременно и правда – она хочет, чтобы я не менялась, – и в то же время вранье.

– Да даже когда все «было как раньше» – тебе было мало. Тебе всегда было меня мало.

Мама смотрит на меня, ее взгляд и усталый и удивленный одновременно.

– Конечно же, не было, – говорит она. – И сейчас не мало.

– Знаешь, что меня беспокоит? Вы с папой всегда говорили, что решили «остановиться, пока вам везет». Но такого не бывает! Люди останавливаются, когда не везет. Именно поэтому вы перестали пытаться!

Мама хмурится, она раздражена; она опять смотрит на меня, как на чокнутого подростка, за последний год я очень часто это замечаю, хотя, по сути, после следующего дня рождения я официально уже не тинейджер. Как ни странно, до этого таких взглядов не было. Как я теперь понимаю, возможно, проблема отчасти в этом.

– Вы хотели больше детей, – продолжаю я, – а пришлось довольствоваться мною одной. И ты всю жизнь потратила, стараясь сделать меня такой, чтобы тебе хватало меня одной.

Она прислушивается.

– О чем ты говоришь? Мне хватает тебя.

– Нет! Такого и быть не может! Я у вас одна, и старшенькая и младшенькая одновременно, так что тебе нужно следить, чтобы вклад принес дивиденды, потому что замены у тебя нет.

– Это смешно. Ты не вклад.

– Относишься ты ко мне как ко вкладу. Все свои ожидания вы возложили на меня. И мне приходится нести груз ответственности за всех детей, которые у вас не родились.

Мама качает головой.

– Ты не соображаешь, о чем говоришь, – тихо говорит она.

– Правда? Медицинский факультет в тринадцать лет. Бог ты мой! Какой тринадцатилетней девчонке хочется в мед?

У мамы мелькает такое выражение на лице, словно ей под дых дали. Она кладет руку на живот, как будто прикрывая место удара.

– Вот этой девчонке.

– Что? – Я уже ничего не понимаю. Но потом вспоминаю, что, когда я училась в школе и мне нужна была помощь с химией или биологией, папа всегда отправлял меня к ней, хотя врач – он. Вспоминаю, как она наизусть читала требования для подготовки к меду, когда пришел каталог из колледжа. Вспоминаю ее работу – в рекламе, но в фармацевтической компании. И вспоминаю, что ей сказала бабушка на том ужасном Седере: «Ведь это ты об этом всегда мечтала».

– Ты? Ты хотела стать врачом?

Она кивает:

– Я готовилась к поступлению в медицинский колледж, когда познакомилась с твоим отцом. Он тогда был на первом курсе, но все равно находил время помогать и мне учиться. Я сдала экзамены, подала заявки в десять колледжей, но меня ни в один не взяли. Папа объяснил это тем, что у меня никакого лабораторного опыта не было. Я устроилась в «Глаксо», думала, что потом снова попытаюсь поступить, но мы с отцом поженились, я начала работать в пиаре, так прошло несколько лет, мы задумались о детях, а я не хотела, чтобы малыш появился, пока мы оба еще учимся, а потом возникли проблемы с зачатием. Когда мы перестали пытаться родить второго, я ушла с работы – папа уже зарабатывал достаточно, и мы могли себе это позволить. Я думала, что тогда-то попробую снова поступить, но поняла, что мне нравится заниматься с тобой. Я не захотела расставаться.

У меня голова кругом идет.

– Ты же всегда говорила, что вас с папой кто-то свел.

– Да. Обучающий центр на кампусе. Просто я тебе этого не рассказывала, не хотела, чтобы ты думала, что я из-за тебя от всего отказалась.

– Ты не хотела признаться, что остановилась, когда поняла, что проигрываешь, – уточняю я. Разве не именно это она сделала?

Мама хватает меня за руку.

– Нет! Эллисон, ты неправильно понимаешь фразу. Речь о благодарности. О том, что надо остановиться, когда получил уже достаточно.

Я не до конца ей верю.

– Если это так, может быть, тебе стоит и сейчас остановиться, пока выигрываешь, – пока мы окончательно не испортили отношения.