Всего один день. Лишь одна ночь

Ко мне возвращается голос.

– Погоди, а как ты узнал, что я тут? Ну, сейчас?

– Марко писал, что меня ищет девушка из Америки. Я понял, что это будешь ты. Идем.

Я захожу обратно вслед за ним, Марко теперь моет пол, а на меня даже не смотрит. Мне неловко после того, как я обозвала его дебилом.

– Je suis très désolé[67], – извиняюсь я и проскакиваю мимо него.

– Он латыш. По-французски едва знает и стесняется, – сообщает Ив. – Он уборщик. Идем вниз, там твой чемодан. – Взглянув на Марко, я вспоминаю Ди, Шекспира, напоминаю себе, что все редко бывает именно таким, каким кажется с первого взгляда. Так что я надеюсь, что и моего французского оскорбления он тоже не понял. Я еще раз прошу прощения. Великан зовет меня вниз, в кладовую. Мой чемодан прячется в углу за стоящими друг на друге ящиками.

Все осталось на месте. Пакетик со списком. Сувениры. Дневник, в который вложены неподписанные открытки. Я была готова к тому, что все это уже запылилось. Я провожу пальцем по дневнику. Трогаю сувениры. Они оказались не важны, в памяти сохранилось другое.

– Очень хороший чемодан, – говорит Великан.

– Нужен? – спрашиваю я. Не хочу таскать его за собой. Сувениры я могу отправить домой по почте. А сам чемодан – только лишний груз.

– Нет, нет, нет. Это твое.

– Я не смогу его забрать. Возьму только самое важное, но возить за собой это все я не могу.

Он смотрит на меня серьезно.

– Но я хранил это тебе.

– Мне очень приятно, что ты сохранил, но он мне больше не нужен.

Он улыбается, сверкая белыми зубами.

– Я поеду в Рош Эстер весной, брат заканчивает, будем праздновать.

Я достаю то, что для меня важно, – дневник, любимую футболку, сережки, по которым скучала, – и убираю в сумку. Сувениры и открытки перекладываю в картонную коробку, которую отправлю домой.

– Возьми его в Рош Эстер, когда поедешь на выпускной брата, – говорю я. – Я буду очень рада.

Великан торжественно кивает.

– Ты вернулась не за чемоданом.

Я качаю головой.

– Ты его видел?

Он долго смотрит на меня. Снова кивает.

– Один раз. На следующий день.

– Знаешь, где мне его искать?

Великан поглаживает свою эспаньолку и смотрит на меня с состраданием, которое кажется мне излишним. После долгой паузы он говорит.

– Может, тебе лучше говорить с Селин.

В его голосе я слышу намек на то, что я уже знаю. Что Уиллема с ней что-то связывает. Что я могла быть права, когда сразу в нем усомнилась. Но если Великан об этом и знает, он все равно молчит.

– Сегодня у нее выходной, но иногда она приходит вечером на концерт. Сегодня у нас «Андрогинии», она с ними хорошая подруга. Я узнаю, будет ли она, и скажу тебе. И ты тогда все выяснишь. Можешь мне позже звонить, я скажу, будет ли она.

– Хорошо. – Я достаю свой парижский телефон, и мы обмениваемся номерами. – Ты, кстати, так и не сказал, как тебя зовут.

Он смеется.

– Да, не сказал. Я Моду Ме́оди. А я так и не знал, как зовут тебя. Я смотрел на чемодане, но не нашел.

– Знаю. Меня зовут Эллисон, но Селин знает меня как Лулу.

Это его удивляет.

– Какое правильное?

– Я уже думаю, что и то, и другое.

Он легко пожимает плечом, жмет мне руку, целует в обе щеки и говорит «до свидания».

Я ухожу от Моду в районе обеда, совершенно не представляя, когда увижусь с Селин. Я, как ни странно, чувствую себя спокойнее, как будто получила передышку. Я вообще-то не планировала отдыхать в Париже как туристка, но сейчас думаю, что стоит этим заняться. Я отваживаюсь спуститься в метро, выхожу в квартале Маре и захожу в одну из многочисленных кафешек на площади Вогезов, заказываю себе салат и «citron pressé», но в этот раз насыпаю в него побольше сахара. Я сижу очень долго, жду, когда официант меня погонит, но он меня не трогает до тех пор, пока я не прошу чек. Потом я захожу в кондитерскую и покупаю до абсурда дорогой макарон – на этот раз бледно-оранжевый, словно последний шепоток заката. Я ем его на ходу, гуляя по узким улицам еврейского квартала, тут полно ортодоксальных евреев в черных шапочках и стильных обтягивающих костюмах. Я делаю несколько кадров, отправляю их маме и прошу переслать их бабушке, она порадуется. Потом прохожу мимо бутиков, пялюсь на одежду, даже потрогать которую у меня не хватит денег. Одна продавщица спрашивает меня на французском, не помочь ли мне, а я отвечаю, что просто смотрю.

Купив несколько открыток, я возвращаюсь к площади Вогезов и сажусь в парке. Я нахожу место на скамейке, среди женщин, играющих со своими детьми, и стариков с газетами и сигаретами, и принимаюсь их подписывать. Мне предстоит отправить много открыток. Одну родителям, одну бабушке, одну Ди, одну Кали, одну Дженн, одну в «Кафе Финлей», одну Кэрол. В последнюю минуту я решаю отправить открытку и Мелани.

День как будто бы идеальный. Мне совершенно спокойно, хотя я, несомненно, туристка, я в то же время чувствую себя и парижанкой. Моду не позвонил, и я этому почти рада. Келли присылает мне эсэмэску и предлагает поужинать вместе, я собираюсь отправиться обратно в хостел, но тут пиликает телефон. Это Моду. Селин будет в клубе после десяти.