Всего один шаг

Я оглядываюсь. Да, здание выставочного павильона впечатляет. Шар, стенки которого состоят из сплетения белых трёхметровых колец, каждое кольцо является окном и светильником одновременно. Внутренние перекрытия — а тут девятнадцать ярусов, между прочим — прозрачные, как стекло, и тоже светятся. Мягкий рассеянный свет идёт отовсюду.

"А мне вон та девушка нравится. И ещё "Купание малыша""

"Хм… Ну, «купание» больше давит на инстинкты, положим. Кто не умилится при виде малыша…"

"Так всё искусство давит на инстинкты. На чувство прекрасного, например"

"А какая скульптура тебе больше всех понравилась?"

"Даже трудно сказать. Ну, например, "Две балерины". Или нет, "Первый полёт""

Мы разговариваем только мысленно. Здесь, на выставке, вообще не принято разговаривать вслух.

"Ага, "Первый полёт" мне тоже очень нравится. А вот что ты скажешь на это?"

Я останавливаюсь как вкопанный.

"Как называется?.."

"А разве ты не видишь?" — и я уже вижу табличку внизу.

"Летящая под дождём"

Я ещё и ещё раз осматриваю скульптуру. Нет, она не похожа на мою Ирочку… Да что я вру-то сам себе! Черты лица не те, а выражение то, ещё как то…"

"Кто автор?"

"Там всё есть, на табличке" — Ирочка смотрит чуть насмешливо.

"Я хочу видеть этого ангела. Это великий мастер!"

"Хм… А что? Вполне возможно, что его в ближайшее время и признают великим"

Я читаю на табличке — Лойо, сын Фииа и Кьо.

"А другие работы этого Лойо тут имеются?"

"Должны быть" — Ирочка оглядывается. — "А вон!"

Я нахожу взглядом то, что увидела моя жена…

Женщина в боевом скафандре, с полураспущенными крыльями, по кромке которых блестит металл, сидит на камне, в боку которого проплавлена глубокая борозда, характерный след плазменного разрядника. Сквозь прозрачный пузырь шлема пристально и неподвижно глядят глаза, как прицелы. Жёсткое, беспощадное лицо. Аина.

Я перевожу взгляд на табличку внизу. Да, это тот самый мастер. Работа "Опалённая злом".

"Да-а, не хотела бы я оказаться с такой вот в одном коллективе!" — улавливаю я чужую мысль. — "Наверное, такой даме никогда не найти мужа"

"Бр-р… Даже не знала, что такие у нас ещё встречаются. У неё же взгляд убийцы!"

Я оборачиваюсь, в упор разглядывая двух дамочек-подружек. Вот как…

— Пойдём отсюда. — говорю я Ирочке вслух, и она без звука идёт за мной.

"Кто это, Лоа?

"Неужели не ясно? Он ИЗ ЭТИХ"

"А эта бедняжка замуж за него вышла…"

Я гашу поле внимания. Мне ни к чему слушать всякий бред.

…

"Ну что ты, что ты, Рома" — Ирочка гладит меня, целует. — "Ты сильно расстроился, да? Сильно, я же вижу"

"Да ладно, переживу"

Но себе самому врать незачем. Меня неожиданно сильно царапнуло там, в вернисаже этом шарообразном… И даже не мнение этих дамочек, нет — то, какими видит нас этот несомненно талантливый художник.

— А ты как думал, Рома? — Ирочка переходит на звук. — У тебя очень грязная работа. Грязнее только у ликвидаторов. Ты не замечал, что больше половины из них одиноки, несмотря на солидный возраст?

Да, это правда. Я как-то не вникал, но ведь это правда. Опалённые злом…

Дробный топоток маленьких ножек прерывает мои душевные терзания. Мауна уже вполне освоила движение по горизонтали, и теперь все предметы в доме, не поднятые на достаточную высоту, обречены на гибель. Что касается Нечаянной радости, то пока быстрота реакции и умение летать спасают её от ощипывания заживо.

— Иди ко мне, моя дочура! Выспалась, да?

— Папа! — радостно произносит по-русски дочура. — Дай!

…

— …Я понял, в чём дело. Вот на Земле один человек сказал замечательную фразу: "красота спасёт мир".

— Хм… — Ирочка смотрит задумчиво. — И у нас есть похожая идея. Её высказал очень давно один ангел, философ. Кстати, и у сэнсэев вроде как тоже.

— Ну вот. А у «зелёных» этой красоты изначально не хватало. Жестокий мир…

— Не преувеличивай. Во-первых, все дикари вообще больше заняты своими сиюминутными делами и окружающую красоту часто не воспринимают. Во-вторых, нам мало что известно о изначальной природе планеты Истинно Разумных. Когда мы получили первые снимки, там уже было море теплиц.

— А сэнсэи?

— И даже сэнсэи обнаружили их, когда от дикой природы мало что оставалось. Города и плантации, а больше пустыни.

Мы обедаем на веранде, в которую превращается одна из комнат после того, как боковые стены частично втягиваются внутрь. Веранда, впрочем, надёжно затянута сеткой.

Мауна, вся перемазанная в яйце, ворочает ложкой в салате. Вообще-то она уже наелась, да и ложкой пока не владеет. Но папа и мама едят ложками, и дочуру тоже заинтересовал сей блестящий предмет.

— Доча, не вываливай на стол! Оставь, говорю! — Ирочка отнимает ложку у ребёнка. Ребёнок несколько мгновений размышляет, не стоит ли зареветь — ангельские детишки умеют визжать как и не снилось человечьим. Но питающаяся с блюдца Нечаянная радость отвлекает её, и Мауна тянется к зверюшке с явным намерением заключить в объятия. Летучая соня возмущённо верещит, подпрыгивает и хлопает крыльями. Режим питания дело святое, и нарушать его… беспредел!