Всего один шаг

"Не знаю. НЕ ЗНАЮ! Можно, конечно, попытаться устроить тебя в группу подготовки миссионеров, но это будет только отсрочка. Потому что ты не справишься"

"Что, я так безнадёжно туп?"

"Дело не в этом"

Он глядит мне в глаза тяжело-пронзительно.

"Если ты НЕ УДЕРЖИШЬСЯ сейчас, ты не сможешь работать и в миссии. В тебе ЭТО засядет, как гвоздь. Плюс ко всему ты поступишь уже с подмоченной репутацией. К тебе не будет стопроцентного доверия, понимаешь? Ты не представляешь, как это страшно, Рома, когда товарищи относятся к тебе с опаской. Ненадёжный — это будет твоё клеймо, смыть которое трудно"

"Всё ясно, папа Уэф. Придётся мне поступать в службу очистки пресных водоёмов. Да мало ли в Раю хороших и нужных профессий!"

Его взгляд становится тяжело-пронзительным:

"А это уже будет бегство. Бегство от самого себя. Послушай, что я тебе скажу. Твоё призвание — Земля. Как и призвание Иоллы. Если ты сейчас сбежишь…"

"Или меня уйдут"

"Не перебивай! Если ты сбежишь от самого себя, то потом рискуешь и не найти. И это станет началом конца. Потеряв себя, ты в конце концов потеряешь и мою дочь"

Перед моим внутренним взором вереницей проплывают наведённые мыслеобразы. С каждым днём всё смурнее и холоднее становится в нашем с Ирочкой доме. Понемногу, постепенно. Сперва она изо всех сил старается, но помочь тому, кто не найден, невозможно. И вот уже вместо лучезарного света в таких любимых глазах проступает боль и отчаяние, которое сменяется безразличной пустотой… Нет!!!

— Что мне делать, папа Уэф? — я почти кричу, перейдя на звук.

— А разве я не сказал? — удивлённо смотрит Уэф — Думать, разумеется, что же ещё? Всё, Рома, образ очаровательного балбеса для тебя исчерпан. Как и время на раздумья-колебанья, отпущенное тебе жизнью. И надо делать ход. Взялся — ходи. Всё у меня!

…

— Аина, я хочу работать.

На моё счастье, Аина как раз отдыхает. Сидит одна в трапезной и жуёт ватрушки вперемешку с лимонами, обильно запивая молоком.

— Можно. Будь добр, поставь ватрушки в хлебницу и молоко в холодильник. Эта задача должна оказаться тебе по силам. А лимоны я доем.

— Это жестокая шутка, Аина.

— В каждой шутке есть доля шутки. А всё остальное правда. Как думаешь, сколько процентов правды в этой?

Вместо ответа я беру корзинку с ватрушками и уже изрядно опустевшую крынку с молоком, молча несу, куда велено. Задания следует выполнять, как бы там ни было.

Уже затылком я ощущаю — моя наставница несколько смягчилась.

"Неужели контузия таки дала положительный результат?"

Я возвращаюсь, сажусь рядом с ней на лавку верхом. Смотрю ей в глаза отчаянно-умоляюще.

— Помоги мне, Аина.

В её глазах исчезла едкая колючесть, засветились озорные огоньки.

— Я не могу, Рома, я уже замужем. А так бы, честно, пошла за тебя, не глядя на диаграмму. Вот прямо сейчас. За один вот такой взгляд.

Я не опускаю глаза. Она поймёт, не может не понять. Она же ангел, в конце концов. К тому же потомственная телепатка. Так что прочтёт, и слова тут лишние.

Теперь и озорство исчезает из её глаз, и они становятся глубокими и серьёзными.

— Ладно, давай попробуем. Я вижу, Рома, что ты МОЖЕШЬ. Но между «мочь» и «сделать» лежит порой огромная дистанция.

— Мне некуда отступать. Я сделаю.

Аина аккуратно доедает последний лимон.

— Пойдём ко мне. Там закончим беседу.

…

— … Теперь я понимаю, что тут есть и доля моей вины. Я-то расслабилась — Великий Спящий, да почти Всевидящий, чего ещё надо? Раз оторвался от земли, так полетит, никуда не денется. Но, видимо, с биоморфами всё сложнее.

Мы сидим в комнате у Аины. Ковёр пригашен, и свет, льющийся с потолка, тоже. Даже окно затенено. В комнате разлиты ароматы, источники которых я определить не в состоянии. Да и не до ароматов мне сейчас, если откровенно.

— Я всё время говорю, что ход мыслей человека иногда невозможно предсказать в принципе. Однажды я случайно видела сценку из жизни аборигенов — мальчик лет десяти играл с маленьким пушистым домашним зверьком… да, котёнком. И вдруг ни с того ни с сего бросил его в зев печи, где горел огонь. И сам бросился спасать, полез в печь голыми руками. Обгорели оба. Мальчик плакал и страшно раскаивался в своём поступке. НО ВЕДЬ ОН ЭТО СДЕЛАЛ! Легче ли было зверьку от того, что маленький придурок его пожалел после того, что сотворил с ним?

— При чём тут? — не выдерживаю я. — Нельзя судить о людях по таким вот придуркам!

— Да неужели? Если бы это был один придурок… Люди массово совершают идиотские поступки, а потом долго и слёзно раскаиваются, размазывают сопли. Даже существует такая идиотская присказка: "не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасёшься". Как будто соплями можно отменить уже совершённое зло! А в этой стране и вовсе существует дикий обычай — если человека признают дураком, он не отвечает даже за тягчайшие преступления. Здесь вообще имеет место культ дурака. А тех, кто умнее других, не любят и всячески стараются усложнить им жизнь.

Я молчу. А что тут скажешь? Против правды не попрёшь… Дуракам везде у нас дорога, дуракам везде у нас почёт. "Блаженные нищие духом…"