Всего один век. Хроника моей жизни

Так и осталось загадкой, в чем он упрекал Морозова, — в том ли, что тот сам покончил с собой или в том, что был, как старовер, настроен против царского правительства и щедро финансировал большевиков? А может быть, в том, что не уберег себя от своих же буйных подопечных. Известно, что весной того же 1905 года Морозов отдалился от большевиков, перестал их субсидировать, но незадолго до смерти все же составил завещание, по которому отписал огромную по тем временам сумму — сто тысяч рублей — своей пассии, артистке Андреевой, которая была тесно связана с большевиками. В настоящее время все больший вес приобретает версия, согласно которой Морозова убил Красин, богатый делец, подданный Германской империи и одновременно являвшийся главным поставщиком оружия большевистской партии.

* * *

Многочисленная семья Былинкиных жила в собственном доме рядом с Большой Басманной улицей, неподалеку от Богоявленского (в обиходе — Елоховского) собора и старой Немецкой слободы. В этом московском районе, находившемся в получасе езды на лошадях от Кремля, издавна селились дворяне, купцы, заводчики. Здесь воздвигли свои палаты, похожие на дворцы, князья Куракины и Голицыны, промышленник Демидов и другие именитые или просто богатые москвичи.

Особняк Герасима Ивановича по Большому Демидовскому переулку, № 12 невелик, но радовал глаз изящным мезонином и огромными зеркальными окнами по всему фасаду первого этажа. Хозяин, любивший порядок и в большом и в малом, нередко отчитывал дворника Емельяна за неподметенную сухую листву у дома и за всякие другие проявления нерасторопности. Емельян не держал на хозяина зла: тот за свой счет послал двух Емельяновых сыновей в Московский университет, велел им выйти в люди и следил за их прилежанием.

Домашний регламент Герасим Иванович соблюдал неукоснительно. Если обед не был подан вовремя или домочадцы опаздывали к столу, он хмурился, суровел, и трапеза проходила в молчании.

Капитолина Нестеровна, урожденная Варыханова, была домоправительницей усердной, но все же, по мнению мужа, не очень рачительной. Натура тонкая и нервная, она обожала поэзию и искусство, зачитывалась стихами Надсона и поигрывала на фортепьяно — ее излюбленной пьеской был старинный вальс «Лесная сказка».

На плотной глянцевой фотографии — грустное женское лицо, которое не назовешь красивым: гладкий лоб, высокий валик темных волос, крупный, слегка раздвоенный книзу нос и тонкие губы. Хороши лишь большие безрадостные глаза, по-восточному чуть суженные к вискам: наследие ее древних предков, крымских ханов.

Таврический зефир, легко коснувшийся внешности моей бабушки Капитолины Нестеровны, порой оборачивался вдруг порывом ветра и поднимал в ее меланхолической душе волну упрямства и раздражения. Возможно, генетическая память вольных кочевников восставала против жесткого домашнего уклада. В первом десятилетии замужества ей приходилось рожать каждые два года и вести почти затворническую жизнь, выхаживая детей. Герасим Иванович, при всей своей любви к семье, не выносил никаких сантиментов и любого бесполезного времяпрепровождения, каковым он считал и пребывание хозяйки в детских комнатах.

Когда старшие сыновья — Александр и Николай — начали свою школьную, а затем университетскую эпопею, дома с Капитолиной Нестеровной чаще всего оставались дочери — тихая, уступчивая Тая и своевольная, вздорная Рая. Да еще младший сын Ванечка, которому мать отдавала всю свою любовь.

Иван больше других походил на мать и внешностью, и характером. Погруженный в себя, романтичный, но вспыльчивый мальчик мог запустить за столом в одного или другого брата вилкой, если тот осмелится над ним подтрунить. В то же время он был настойчив и упрям и мог битый час просидеть над стаканом с мутной жидкостью, рассматривая и пробуя ее на вкус, дабы наконец понять: зачем нянька Марья настаивает крепкий чай на селедочных головах? Какой прок от такого напитка?

Три брата внешне и внутренне мало походили друг на друга, но все трое были разносторонне талантливы, крепки умом и наделены язвительным остроумием, которое, впрочем, проявлялось у них по-разному. Азартный Саша всаживал в собеседника шпильку без обиняков; мягкий Коля мило ехидничал, похихикивая в кулачок. Ваня говорил колкости с невинным видом и каменным лицом — только глаза выдавали насмешника.

На рубеже 19—20-го столетий два старших брата — четырнадцатилетний Саша и двенадцатилетний Коля — были учениками Реального училища при Евангелическо-лютеранской церкви Св. Михаила. Эту же школу при протестантской немецкой церкви окончил впоследствии и Ваня. В 1900 году ему было шесть лет.